– Анастасий Перфильевич, а что требуется, дабы вернуть вашу бессмертную душу?

Несколько тягостных минут молчал Чёрный барин, будто не решался даже вымолвить заблаговременно припасённые слова о помощи, но всё же, в конце концов решился произнести:

– Как я уже изъяснял, на самом деле выход есть: надо лишь только кому-то невинному, с чистым и добрым сердцем пройти до конца по Кремнистой дороге. А путь укажет мой страж – Серый волк. А там, на дальней неизведанной стороне, в винограднике, придётся изловчиться и поймать белоснежного орла, что слетает в сад звёздной ночью подкрепиться чудесными ягодами. И главное – воротиться на нём за мной. Он, сказывают, весьма послушен перед ничем не запятнанными людьми. Только он на своих белых крыльях доставит мне моё богатство, так безрассудно мною когда-то утраченное.

– Прямо выходит сказка какая-то: Кремнистая дорога; только недостаёт жар-птицы и Бабы-яги, про которых мне рассказывала тётушка и написано в сборниках сказок!

– Вся наша жизнь и есть на самом деле подобная небылица, только вот она кем-то сокрыта под покровом тайны. Разглядеть её можно только издали, по прошествии многих лет.

– А она долгая, а главное – опасная, эта ваша Кремнистая дорога?

– Никто не знает. Волк говорит, что каждый раз всё по-разному. Изредка она несёт храбреца сама, будто река, лишь ступишь на неё. Так мы отправляли гостинцы – к примеру, ваши золотые груши – нашим дальним знакомцам… Подчас не позволит даже наступить: так жжёт, будто в горне у кузнеца. Одним словом, с норовом дорога, и где конец её, никто не знает, да и есть ли он?

– Но, сударь, что я скажу моей тётушке, если меня долго не будет дома?

– Не ведаю. Может быть, сказать, что в лесу потерялась, или болтают, мол, вчера заблудились в Погорелом лесу крестьянские дети – брат и сестра, и вы разыскивали их по зову сердца? А потом, не следует забывать: Серый волк будет вам побыстрее почтовой тройки. Но, несомненно, ложь, как ни крути, есть ложь. Понимаю, что лгать нехорошо, но, видимо, придётся. Боюсь, если Марии Петровне правду поведать, как всё есть на самом деле, не поверит она или, того хуже, умом тронется либо сочтёт вас душевнобольной.

– Всё так и есть, придётся оставить ей письмо, а не брать на себя сей недостойный поступок. Вы не одолжите мне перо и чернила, а ещё листик бумаги?

– Одну секунду.

Чёрный барин отправился в дом и вскоре вернулся, держа в руках письменный прибор. Купава быстро настрочила несколько строк и, вложив в письмо голубой цветок цикория, обратилась к хозяину:

– А на волке следует верхом ехать, как на настоящем коне?

– Так и есть. Для чего он баловался вашими золотыми грушами? Пусть теперь покажет свою прыть!

– А что необычного в тётушкиной груше? Дерево как дерево.

–Оно, по секрету скажу вам, из того самого дивного[11] сада. Предок ваш приобрёл сей саженец за дела милосердия в жестокий петровский век…

Купава задумалась, поправила косу соломенного цвета и поняла, что если сию минуту не отправится в путь, то больше никогда не решится на такую, как пишут во французских романах, авантюру, рассчитанную на извечное русское «авось». Она даже на первых порах рассердилась и на Твердовского, что он впутывает её в такое опасное предприятие, и на себя, что так легко уступает ему; но над всеми её чувствами преобладало явившееся откуда-то из её сердца упрямое стремление помочь и спасти человека.

– А где же ваш хвалёный волк, сударь?

– Не извольте беспокоиться, сударыня.

Чёрный барин едва слышно свистнул, и из-под куста пахучей черёмухи вылез уже знакомый бирюк и навострил уши…