Черный барин Владимир Голубев

Великовозрастные люди не один век без устали твердят нам, что времена волшебства давно миновали, и в наши дни, прогуливаясь по улице, вряд ли встретишь одноглазую колдунью, и когда ненастье бушует за окном или посреди ночи, маловероятно, что какой-нибудь безвестный волшебник постучит посохом в твою дверь. Ну а коли пора чародейства безвозвратно прошла, значит, и не надобны нам распрекрасные витязи и храбрые герои, готовые немедля по первому зову пуститься в далёкий и опасный путь…

Но выдумок и небылиц оттого стало не меньше, а даже поболее. Выходит, потребны они всякому человеку, как воздух или вода. Как и эта, давным-давно позабытая всеми история про юную сироту по имени Купава и упыря, прозванного Чёрным барином, случившаяся на окских берегах.

Сия повесть стала мне известна совсем случайно и, признаюсь как на духу, просто-напросто невзначай подслушана на одной речной пристани в ожидании рейсового теплохода до Тарусы. В те времена шумные кораблики, обходя мели, ещё спешили от Калуги до Серпухова и Каширы, а то и дальше, распуская дым над водой. Так вот, незнакомая седовласая старушка рассказывала её, верно, своей внучке, забавной веснушчатой девчушке лет десяти-двенадцати. Видимо, они спешили после пляжа поскорее добраться до дома. Так что за подлинность или, наоборот, за чей-то глупый вымысел отвечать не берусь. Как говорится, за что купил – за то и продаю. Не взыщите, господа.

Как сказывают старожилы, ещё помнящие байки да легенды прадедов, всё, о чём пойдёт наш рассказ, случилось лет двести назад в одном небольшом городке на Оке. Но автор, взявший на себя смелость перенести на бумагу давнюю небылицу, не столько из скромности, сколько из желания не навредить и не обидеть другие, не менее достойные и живописные, окские города, не станет нарочно указывать верное место действия сказа. Пускай каждый внимательный читатель решает сам, в каких местах всё могло приключиться: в Белёве или в Алексине, в Тарусе или Калуге, а может статься, в Серпухове или Муроме, – да и пусть заодно любопытный книголюб высматривает на старых картах и планах, где же проходит та самая кремнистая путь-дорожка. Может статься, и неподалёку, прямо за углом соседнего дома…

И последнее пояснение: совсем не исключено, что с течением лет несколько схожих легенд из разных уголков России выдумщики-рассказчики просто умело связали в одну небылицу, так сказать, для удобства повествования, а на самом деле стряслось всё с несколькими героями и совсем в разное время.

Несладко быть девчонкой-сиротой, да ещё и жить у старой тётки на тихой улочке среди яблочных и вишнёвых садов, в маленьком уездном городишке, что кособоко раскинулся на холмах, поросших берёзами и липами. В самом центре города, над тихой рекой, по которой еле-еле ползут барки с зерном, высится яркий красно-белый собор. На окружающей его площади пару раз в неделю проходит торг, и только осенью случается шумная ярмарка со скрипучими качелями и потешными каруселями. Вот, пожалуй, единственный раз, не считая Масленицы и Рождества, когда можно от души повеселиться, и, пожалуй, всё. Прочее время – тягостное безмолвие, только куры да гуси бродят по улочкам, так и хочется порой от скуки цыкнуть в сердцах на свою жизнь: «Спаси нас, Господи Иисусе!».

Это вам не столичный Санкт-Петербург или благочинная матушка Москва, где неизменно стучат каблуки по паркету на балах, вечерами не пройти подле театров, по бульварам гуляет нарядная публика и ест мороженое, а по улицам на лихих конях скачут гусары в разноцветных доломанах… Ох, даже не пыльная, дремлющая после чаепития Калуга или не шумная из-за попоек оружейников Тула.

В старинном доме тёти порой было сумрачно и очень холодно, особенно в лютые морозы: хозяйка экономила дрова, и оттого спать приходилось на кухне, подле плиты. Половицы под ногами нещадно скрипели, и, что бы ни делали жители, все это слышали. В тёмные зимние вечера, чтобы развеселить племянницу, бывало, тётушка поправит чепчик и примется рассказывать любимые сказки, пусть и все до единой знакомые девочке: то про Снегурочку, то про Золушку, а ещё про Иван-царевича и Серого волка… А вот по весне, после капели и ледохода на Оке, возле крыльца расцветала давно одичалая сирень, а осенью в палисаднике рдела бузина, которую хозяйка употребляла для борьбы с мышами.

Лишь летом всё менялось, начиналась подлинная жизнь, с щебетом воробьёв под крышей и трелями соловья в овражке. В полдень с грядок тянуло запахом лука и чеснока, а старый дом пах древесной трухой и мёдом. Тётушка, еле сводя концы с концами, сдавала чулан торговцам восточными сладостями с рынка; а может сладковатый дух разносился и оттого, что кругом, в сенях и на чердаке, серыми яблоками висели осиные гнёзда с шумными и кусачими хозяевами, а ещё кругом щедро были натыканы пучки сухих трав: зверобоя да мать-и-мачехи, валерианы и горицвета.

К скромной обители двух дам, совсем младой и пожилой, прилегали огород с ровными грядками, парниками и тенистый сад, выходивший к крутому склону, а внизу, в зарослях ивы и черёмухи, шумела по каменистому дну речка, впадающая на окраине города в Оку. Часто на закате за рекой протяжно пел пастуший рожок, собирающий разбредшееся в подлеске стадо. По вечерам от воды поднимался туман и запахи от бурьяна и цветов становились особенно чудесны. А дальше, за садом и рекой, раскинулся небольшой луг, следом же начинался тёмный лес, кое-где сведённый крестьянами под поля, но всё равно полный тайн и зубастых зверей, поджидающих странника под каждым кустом.

Родители вкупе с жизнью пожаловали своей дочке необычное имя, не как у всех, – Купава, по-простому – «кувшинка». Точнее сказать, так решил отец. Он долго хворал, когда дочь появилась на свет, почти не выходил на улицу и долго грезил посмотреть хоть одним глазком на любимые с детства водяные лилии, вот и дочку назвал как русалку. Она и выросла словно речная дева: с зелёными глазами и тонкой белой кожей. Но, как твердила тётя, Мария Петровна, мол, с именами во всём виноваты нынешние сочинители со стихотворцами, напридумывали диковинных Светлан, Вадимов и Русланов, Светозаров, да вдобавок припомнили давно позабытых Людмил и иже с ними. А вот, мол, раньше-то – другое дело, вокруг-то жили-поживали в основном одни Марии, Екатерины да Анны, ну и немного Елизавет. Теперь вот живи и делай с таким именем что хочешь: хочешь – смейся, а хочешь – вытирай слёзы. Но девочка Купава знала: возбраняется злиться на родных, даже если тебе что-то видится совсем по-другому. Да тем паче милые папа и мама один за одним давно сошли в могилу, не оставив в памяти дочери ни малейшего воспоминания, лишь только образ пары холмиков в берёзовой роще на окраине городка.