– Безусловно, Анастасий Перфильевич, можете быть во мне уверены.
Они любезно раскланялись, словно старые знакомцы, и, когда девица уже почти скрылась среди осин, Чёрный барин крикнул:
–Приходи ещё ко мне в гости, Купава. Я помню много забавных историй, моя голова кипит от них, как котёл с похлёбкой. О ревуар![9]
А барышня засмущалась и на прощанье учтиво ответила:
–Пассé ун бон журнé[10].
Брат и сестра умудрились зайти в самую чащу Погорелого леса. Ежевики по пути попадалось немало, но она оказывалась либо совсем зелёной, либо едва-едва бурого цвета. Спелых чёрно-сизых ягод нашли совсем мало и хотели уж было топать домой, пускай и с пусты ми руками, но тут Акулинка заприметила овражек, заросший по кромке куманикой с поспевшими красновато-чёрными ягодами.
– Идём, Егорка, за мной.
– Сестрица, вот нам подвалила везуха! Наберём столько, что на торг ещё хватит! На вырученные монетки купим печатных пряников!
Дети проскочили под ветвями плакучих берёз и принялись обирать щедрые заросли…
Глава 4. В путь
Через пару дней людское любопытство, что нескончаемо толкает вперёд по ухабам и рытвинам колесо прогресса (кстати, выдуманного неугомонными французами) подобно весеннему ледоходу, преодолело все девичьи страхи, и Купава вновь решила навестить Чёрного барина. Теперь она направилась в заросшую усадьбу – в полдень, когда солнце находилось в самом зените и в лесу казалось не так страшно, как в первый раз. Она неспешно брела мимо островерхих елей и считала на земле справа и слева от неё солнечные пятна, что каким-то чудом пробивались сквозь плотные ветви деревьев.
Проход к поместью Твердовского оказался покошен, всё вокруг изменилось и стало приобретать обжитой вид. Среди травы даже выглядывали вазоны, которые раньше были скрыты от глаз в бурьяне; правда, стояли они, как водится, не с цветами, а с травой. Дверь в особняк с колоннами в этот раз оказалась плотно затворена. Девушка постучала, но никто не ответил. Подле ступенек кто-то тщательно вырвал доселе разросшиеся кругом заросли лопуха и подмёл ступени. Но всё равно вокруг пахло дряхлеющим деревянным домом и веяло давней неухоженностью. Купава оглянулась и, никого не приметив, хотела было уже идти обратно. Но тут как раз из-за старой осины вышел сам господин Твердовский, в халате и с корзиной в левой руке, где лежало с дюжину лисичек да сыроежек. За спиной его пальцы сжимали огромный топор. Он был гладко выбрит и что-то насвистывал. Приметив знакомую особу, он заулыбался и стал приветливо размахивать топором:
– Какие гости в моей берлоге. Чудеса, да и только! Весьма рад вас видеть, голубушка. Уж думал, что вы позабыли дорогу к одинокому старику, выжившему из ума.
Побледневшая при виде топора Купава, по-прежнему не шелохнувшись, стояла посередине двора, словно окаменев; сердце её замирало от страха, а колени дрожали. Ей стало страшно оставаться с ним с глазу на глаз, а в голове крутились последние слова Чёрного барина: «…выживший из ума, выживший из ума». Твердовский, видимо, наконец-то постиг, что глупо ждать ответа, коли перед носом гостьи машешь топором, и отбросил его в сторону.
– Что-то я очень того… обрадовался визиту. А топор – так я ветки им рубил.
Купава немного успокоилась и даже с трудом улыбнулась хозяину, растянув посиневшие губы.
– Анастасий Перфильевич, добрый день, не пугайте меня так больше. Даёте честное и благородное слово?
– О да, можете быть уверены, сударыня, я при вас более топор в руки не возьму и косу – тоже…
– Я проходила мимо, вспомнила о вашем предложении и решила заглянуть к вам на пять минут. Вот и небольшой гостинец от меня: груши и яблоки, крыжовник и сливы.