И вот, сделав еще пару шагов, я пришла туда, куда хотела. Одинокое захоронение в стороне ото всех, брошенное, забытое… Никто не ходил сюда, кроме меня. По крайней мере, я ни разу никого не видела у этой могилы.

«Госпожа Рената, супруга герцога Эстебана. 349—383 после о. С. В. И.14».

– Матушка, – негромко начала я, чувствуя, как в горле встает ком. – Я пришла попрощаться. Сегодня последний мой день в Мар-де-Сеале. Этим вечером мы отъезжаем в Столицу. Отец хмур, словно зимнее небо. А я… Боюсь.

Слезы потекли по щекам сами собой. Только тут я могла показать свою слабость, свое истинное нутро. Я не хотела ехать. Не хотела этого места в Академии. Не хотела… но должна была. Потому что мне не повезло родиться дочерью Великого Дома, как не повезло отцу стать герцогом.

Я провела рукой по холодному камню, сметая лишайник и сухие листья. Кроме меня, никто не посещал могилу Ренаты. Эстебан сказал как-то, что она была настолько чиста, что Старые Боги уже давно посадили семя ее души в новое тело. А если она жива, пустую могилу посещать и смысла нет. Но я была уверена, что он просто до сих пор не смирился. Как и Валентин. Не может же герцог показывать свою слабость у могилы почившей от родильной горячки жены? Прикрываться Старыми Богами, чьи имена уже давно канули в небытие, проще, чем признать в себе слабость.

Вслух, разумеется, отец бы такое не произнес. Хотя боги – уже давно минувшее прошлое, такое же древнее, как могильные столбы, и упоминание о божествах в нынешнем обществе, основанном на материализме и прагматизме, посчитали бы как минимум забавным суеверием.

О старых верованиях мы не раз рассуждали с Софией на уроках, да и в библиотеке мне часто попадались древние книги со ссылками на это учение о жизни, смерти и перерождении, олицетворенное в Древе жизни, что порождает семена души, и каждый из Старших Богов помогает семенам на каждом этапе существования – согревает, наполняет цветом, срывает с ветвей и в конце концов предает семя земле, где оно возвращает свою силу древу, давая ему энергию для новых семян.

Я всегда относилась к этому, как к пережитку прошлого, как к чему-то странному и нелогичному, какому-то фанатизму, всерьез основанному на небылицах. И все равно оставалось загадкой: почему отец ищет утешения в том, чего не существует? Зачем прикрывает боль какими-то глупыми мыслями о перерождениях души, о загробном мире и богах? Мог бы просто поговорить со мной, разделить потерю с нами. Но нет, любой разговор о Ренате был для него под запретом. Словно я не имела права скорбеть по ней…

Но мне только мысль о маме помогала все это время держаться. Представлять ее красивой, доброй, мудрой и статной, как госпожа Джордис. И тогда я не боялась. Могла быть сильной, чтобы быть достойной дочерью герцога. Но сейчас мне было страшно покидать родные места, родной дом, родной скалистый берег. Я не могла представить жизнь без шума волн за окнами и криков чаек. Но сказать об этом осмеливалась только тут, у могилы матери.

– Ах, я бы отдала все на свете, чтобы хотя бы один день провести с тобой, мама. Поговорить, узнать тебя… Мне так жаль, что я стала твоей погибелью… Я бы все отдала, лишь бы не рождаться и знать, что ты жива…

Но ответом мне были лишь ветер да шелест прибоя.

Я не знала, сколько просидела у одинокого камня, глядя за горизонт, прежде чем услышала позади хрустящие по гальке шаги.

Быстрыми движениями утерла слезы – не к лицу маркизе показывать слабость.

– Сеньорита, вот вы где…

– Дилижанс готов к отбытию, Рори? – я придала голосу безразличия, однако из-за долгого молчания все равно осипла.