– Это хоромы егеря нашего, Лебедева, – пояснил дед.

Глеб проводил взглядом кирпичный дом. Значит, вот где жил мужчина с мертвыми глазами. Теперь понятно, почему лес его не пугал. С чего бы егерю бояться собственной работы?

Изб через десять от Лебедева показался еще один кирпичный дом, но еще выше прежнего, с багровой черепицей на крыше и флюгером-петухом. Правда, Глебу удалось разглядеть только вверх. Вокруг дома темнел забор с колючей проволокой, длинный, такой длинный, что поначалу казалось: нет ему конца.

– А это Терем нашего kunigaz6. Царька.

– Что еще за Царек? – спросил Глеб.

Голубые глаза деда налились синей темнотой.

– Один делец, питерский застройщик, скупил у наших дома за бесценок, поставил забор и вообразил себя царем, – Иван Павлович не говорил, а выплевывал слово за словом, – Видно, забыл, что в наших лесах каждый – гость.

Дед верил во «всякую вепсскую чушь», как говорил отец. Считал, что у домов, лесов, болот – словом, у всего – есть хозяева. Оставлял еду для mecamez7, когда шел за грибами. Обязательно отпускал первую пойманную рыбу. Перед тем, как срубить старую яблоню, просил у нее прощения и оставлял лежать на земле еще сорок дней. Думал, что у деревьев есть душа.

Словом, дед был «психом». Все в семье Глеба это знали. Кроме самого деда.

– Ну, раз этот Царек купил землю – значит, есть деньги, – сказал Глеб, – Что тут плохого?

– А ты, смотрю, рассуждать стал совсем как батя, – хмыкнул дед.

– Я…

Выстрел. Да, это точно был выстрел. Черандал зафыркал и поскакал еще быстрее, телегу качнуло.

Еще выстрел, еще, еще и еще. Глеб завертел головой. Откуда звук?

– Сынок Царька развлекается, – заметил дед, – Глядишь, надоест скоро по банкам да бутылкам палить, на нас охотиться начнет. Poig iškeb tatha8.

Остаток пути ехали молча.

****

Дедов дом стоял на самом краю деревни, у леса.

Огромный, не изба – а целый двор под одной крышей, поделенный надвое сенями. От хозяйственной части пахло сеном и лошадью (неудивительно: там находилось стоило Черандака и сарай), от жилой – мятно-смородиновой прохладой. Под потолком висели пучки трав, расписная печь белела лебедями, улетающими вверх, к черному небу, и распадающимися серебрянные звездами.

Дед сказал, что комната Глеба – в самом конце общей. Совсем как в детстве. Глеб пошел было к двери, как вдруг скрипнула половица и раздался приглушенный возглас «ой». Он замер. В доме кто-то был.

– Дед? – позвал Глеб. Никто не откликнулся. Значит, Иван Павлович все еще с Черандаком.

Тогда кто здесь?

Загадка разрешилась быстро. Кто-то сидел – очевидно, на корточках – за креслом у окна. Кто-то с черными кудрявыми волосами, совсем как у Евы. Но, конечно, это была не она. С чего бы Еве залезать в дом Ивана Павловича и играть в прятки с Глебом?

Нет, за креслом сидела девочка лет пяти, глаза – большие и светлые, ничего общего с карими Евы. Поняв, что убежище обнаружено, она вскочила и бросилась бежать.

– Постой! – крикнул Глеб, но за девочкой уже захлопнулась дверь.

– Дедушка! – раздался детский крик, а потом голос Иван Павловича.

Глеб приподнял брови. Дедушка? Иван Павлович зашел в дом.

– Ну что, познакомился с Верой? – спросил дед, – Это младшая дочка егеря, – мотнул головой, нахмурился, – Единственная, то есть. Вера часто захаживает. Скучно ей тут, поиграть не с кем. Вот и ходит.

– А почему эта Вера зовет тебя дедушкой?

– Ну тебя же не было, вот я и завел других внуков, – засмеялся дед и спросил, – Почему так долго не навещал? Мамка не пускала, да?

Сам не хотел, чуть было не ответил Глеб. Пытался забыть все, что случилось в Нойдале – да не смог. Как там говорил психолог? Иногда, чтобы справиться со страхом, надо посмотреть ему в лицо.