Мать из прошлого не дала бы Глебу снова поехать сюда. Думала, что сына еще можно спасти. Ошибалась она или нет – вопрос, ответ на который может дать только Нойдала.

Глеб точно знал, когда мать из прошлого исчезла. Вскоре после того, как отец собрал вещи и предложил развестись.

– Я так больше не могу, – шептала опустевшая квартира его голосом.

– Наш сын псих, – звенела ледяным эхом.

– Это не исправить, – вздыхала.

Мать впервые соврала на работе, что заболела. А потом целую неделю лежала и пересматривала каждый день один и тот же голливудский фильм – «Привидение». Там про мужика, который умирает и не может отправиться на тот свет, пока не закончит все дела на Земле и не отомстит своим убийцам.

Глеб и сам был в некотором роде этим мужиком. Не мог жить дальше, пока не разрежет пуповину с Нойдалой. Не поставит точку. Не освободится. Не сотрет окончательно из памяти черное, пропахшее болотом пятно.

– Чего задумался? – взгляд у деда тяжелый, не взгляд – а скальпель.

Глеб не знал, что ответить. Вертел в руках испачканный кровью платок и пытался придумать, о чем поговорить с дедом. О погоде? О грибах? Дед вообще собирает грибы? А, может, ходит на рыбалку?

– Kut sinei cläse4?

– Я не говорю на вепсском.

– Надо же, – хмыкнул дед, – А в детстве резво на нем болтал. Видать, забыл, – он оглядел Глеба, –  Куртка-то какая у тебя модная. Кожа, ишь ты. В мое время таких не было. И джинсов тоже. А вот рубашки в клетку мы тоже носили. Это что, все так ходят сейчас?

– Только один охотник за нечистью. Дин Винчестер.

Дед хмыкнул:

– Так значит, за этим ты в наши края пожаловал? Нечисть выводить?

Вроде того.

– А она у вас есть?

– Есть-есть, еще как есть, – засмеялся дед, – Охоться – не хочу, что называется. Только будь осторожнее, – подмигнул, – Как бы она сама не тебя сезон охоты не открыла.

Глеб не ответил. Если все, что говорит дед, принимать всерьез, точно можно сойти с ума. Кому, как ни Глебу, это знать.

А собственные ошибки он повторять не собирался.

****

Легко было представить, как Нойдалу описывают в каких-нибудь криминальных хрониках. Тихое местечко, где не запирают двери, все друг друга знают и никогда ничего не происходит, пока однажды не случается жуткое убийство, разгадку которого так и не удастся найти.

Когда-то Нойдалу с двух сторон окружали озера, но одно из умерло и переродилось в болото. При въезде в деревню серебрилась посветлевшим от времени деревом церковь, щетинилась чешуйчатыми куполами. Вокруг нее – кресты и надгробия. За кладбищем – избы, но не в три окна, низкие, как в Подмосковье, нет, высокие, резные и темные, в несколько этажей, с балконами и кружевными наличниками, украшенными птицами и цветами.

И никого на улицах. Вообще. Будто Нойдала вымерла.

– У вас случился зомби-апокалипсис? – спросил Глеб.

Дед засмеялся:

– Слыхал поговорку? Mecas kaukutte pu nägeb i kuleb5. В лесу каждое дерево слышит и видит. Вот и в деревне каждый дом слышит и видит, да виду не подает. Но, Черандак! – поторопил он коня и зашептал что-то на вепсском, так тихо, что слов было не разобрать.

Черандак заржал, навострил уши и перешел с ленивой рыси на тревожную, почти галоп, будто за ним кто-то гнался. Глеб понимал коня. Ему тоже хотелось бежать, бежать как можно быстрее, лишь бы оказаться где-нибудь подальше от безлюдных улиц и домов, следящих за ним через черные провалы окон.

Вот за что Глеб любил Москву: там ты – невидимка. Всем плевать, кто ты и чего хочешь.

Мимо проносились палисадники, белели лилиями и ромашками, а потом вдруг показался кирпичный дом. Он возвышался над берегом озера, отражался в зеркальной черноте воды. В Нойдале дом смотрелся инородно, будто кто-то вырезал коттедж из журнала про идеальную дачу и прилепил его тут.