Тишина просила крика. Она хотела умереть. Но можно ли назвать мёртвую тишину криком? Думаю, да. В безмолвии намного больше слов, чем в голове любого, кто их так и не произнёс. В его молчании я слышала тихое змеиное шипение. Я чувствую, как он стоит рядом. Чувствую, как кожа сгорает от чего-то неощутимого. Я чувствую взгляд. А потом чувствую грубое прикосновение к своему запястью. Тейлор резко хватает мою руку и поднимает на уровне лица. Кольцо…

– Но, видимо, я опоздал, да? Кто-то уже добрался до твоего мозга. Было больно?

Я вырвала свою руку из его хватки и отошла на несколько шагов.

– Да что ты знаешь? Думаешь, видишь меня насквозь?

– Стекло не безупречно. Иногда даёт трещины, – сказал он куда-то в пустоту, глядя на сломанную ножку кровати. – Кстати, одна из них, – он указал на только что помилованные им фотографии, намекая на мою слабость к воспоминаниям. – Но да. Ты прозрачна. До скуки.

– Ну и что же ты видишь? – я ухмыльнулась, а он сделал очень глубокую затяжку и, задержав в себе дым на несколько секунд, выпустил его через нос, прищуривая глаза.

– Не разбейся, Мотылёк.

Он бросил мимолётный взгляд на фото, развернулся и спустился по лестнице практически бесшумно. Чёртова змея.

ЭШЛИ

Здесь холодно и мрачно. Здесь сыро и страшно. Здесь трудно дышать и сохранять свою трезвость ума. Довольно мерзкое место, если быть честным. Любой попавший сюда человек сильно удивился бы, если б ему сообщили, что это больница. Хоть она и психиатрическая, и крики пациентов не должны сильно удивлять, но лично мне это место казалось концлагерем. От стен пустых коридоров отскакивает эхо. Оно, как какая-то жидкость, заливается мне в уши, и я уже чувствую, как мой мозг плавает в ней и медленно разлагается. Я судорожно тру свои руки ладонями, пытаясь согреться. Меня морозит. Широкоплечий высокий санитар лет двадцати восьми идёт передо мной неровной походкой, иногда похрамывая на левую ногу. Его уставший вид и голос, коим он меня поприветствовал, ясно говорит о нескольких бессонных ночах на работе, а его глаза так и выражают недовольство от того, что ему приходится провожать меня.

– Палата 210, – сухо произнёс он, разворачиваясь ко мне у светло-голубой покрашенной двери в камеру.

Я молча кивнула и оглядела высокого парня с ног до головы. Он уж точно не вызывал у меня желания назвать его мужчиной.

– Вы будете ждать? – теперь была его очередь кивать головой.

– Пациент сложный. Вам может понадобиться помощь.

Он ключом открыл дверь и пустил меня внутрь. Я слегка поморщилась от слишком яркого солнечного света из окна, а потом разглядела маленькое скрюченное тело где-то в углу. Моя мачеха была очень низкой женщиной. А до того, как попала сюда, была ещё и довольно пухлой. Сейчас же она, наверное, перевешивала меня всего на несколько килограмм.

– Миссис Спроус?

Она сидела на полу спиной ко мне и, облокотившись лбом в угол между двумя стенами, нервно грызла ногти или рассматривала какой-то предмет в своих руках. Её когда-то густые чёрные волосы превратились в нитки, безобразно спадающие на плечи. Женщина дёрнулась. Она обернулась на меня, точно зомби, которого отвлекли от пожирания мёртвого тела. Она узнала меня. Я увидела по глазам, в которых медленно возрастало безумие. Она медленно встала с пола, и я нервно сглотнула, когда женщина указала на меня пальцем дрожащей руки.

– Ты… – прохрипела она и криво улыбнулась. Она наклонила голову на бок и подошла ближе. – Ты…

– Это я, миссис Спроус. Как вы себя чувствуете? – очередной глупый вопрос глупого человека. Ужасно. Она чувствует себя ужасно, но не знает об этом.