– Миша, не коммунизма, а коммунизму, – дед Николай поправил очки и внимательно посмотрел на Мишу.

– Дедушка, но я уже очень долго читаю, давай отдохнем, два часа уже прошли.

– Хорошо, хватит на сегодня. Ты «Молодую гвардию» когда закончишь читать? – На лице деда Николая появилась хитрая улыбка.

– На этой неделе закончу, мне не очень много осталось, – Миша, положил на стол газету «Правда».

– Дед, ну я гулять?

– Чтобы до десяти был дома, – строго, но с улыбкой отчеканил дед Николай и увидел, что внука уже след простыл из комнаты. «Вот сорванец, – удивился он. – Как вот так быстро из поля зрения он всегда исчезает, раз – и нету? Но ведь какой хороший парень растет! Умный, толковый и добрый. Будет из него толк».

Миша уже год жил у дедушки Коли и бабушки Саши в Хилке. Хилок был небольшим поселком, располагавшимся в окружении величественных сопок и бескрайней забайкальской тайги. Находился он на Транссибирской железной дороге и имел одноименную железнодорожную станцию «Хилок», через которую в одну и в другую сторону без остановки шли товарные и пассажирские поезда. Вся жизнь поселка так или иначе была связана с железной дорогой. Дедушка Миши всю жизнь после войны, на которой он повоевал два с половиной года, работал в местной пожарной части и, дослужившись до начальника, через несколько лет ушел на пенсию и занимался хозяйством. Развел куриц, огород посадил, ходил в тайгу за грибами и ягодами. К охоте не пристрастился, поскольку животных любил и жалел. Бабушка Александра же работала начальником товарной станции, дел у нее было огромное количество, поэтому дома она появлялась только вечером, усталая, но всегда веселая и добрая. Мишу они очень любили и души в нем не чаяли. Внук появился в их жизни неожиданно и сразу же изменил весь ее уклад. Жили скромно, в большом дореволюционном деревянном доме, похожем на барак, разделенном пополам на две семьи. Водопровода, конечно же, не было, воду набирали и приносили в ведрах с колонки, расположенной на улице через два дома. Отапливались буржуйками, которые стояли в каждой комнате. Еще в доме на кухне была большая кирпичная печь, в которой готовили еду по праздникам и в выходные. Жили, конечно, не богато, но и не бедно, да и хозяйство свое, какое никакое, имелось.

Семья Обогаевых после похорон Шалвы в течение двух недель собрала свои скромные пожитки и уехала в полном составе в город Горький. Устроившись с помощью друга семьи Паши на работу и получив заветную девятиметровую комнату в общежитии, они погрузились в новый для них ритм жизни большого города.

Маленький Миша удивительно быстро изменился: набрал вес, перестал плакать, его жизненные показатели начали улучшаться, и практически через полгода он догнал своих сверстников в развитии. Но вот что удивляло его родителей почти постоянно. Разговаривая с ним, купая и играя, они видели его очень спокойный, изучающий взгляд – взгляд абсолютно взрослого человека. Однажды Зинаида так и сказала мужу:

– Толя, ты тоже видишь, как он смотрит? Это очень необычно. Такой ребенок у нас с тобой умный!

А сама в тот же момент подумала: «Это точно Шалва, это она так повлияла на него. Только этим можно объяснить все, что происходит с нашим сыном, только так».

В два с половиной года Мишу отдали в садик, и Зинаида смогла наконец выйти на работу. Жить стало чуть легче благодаря добавившейся к доходу семьи дополнительной зарплате. Но девятиметровая комната в общежитии, в которой жила семья Обогаевых, конечно, комфорта не обеспечивала. Мишина кроватка, сваренная из строительной арматуры на стройке по эскизу папы, занимала достаточно много места, еще ящик с запасом картошки, кроватка старшей дочери Ирины и их полутораспальная кровать, кухонный стол – попросту говоря, и шагнуть в комнате было негде. Папе Миши Анатолию обещали в будущем в строительном тресте выделить двухкомнатную квартиру. Но вопрос этот пока никак не решался.