– Да смысл с ней общаться? – поморщился Рома.

– Не знаю, – покачала головой бабушка. – Мне она понравилась. Скажи, мне показалось, или она на тебя за что-то обижена? Вы раньше не пересекались?

– Ба-а-а, ну откуда! – воскликнул Рома как можно убедительнее.

– Понятно. Врать у тебя не получается. Рассказывай!

Решив, что ничего предосудительного не совершил, он усмехнулся и рассказал во всех подробностях, как познакомился с девушкой, а также о том, что произошло между ними сегодня.

– В отца девочка, – констатировала Мина. – Для него тоже только чёрное и белое существовало. Никаких оттенков. Тебя это задело?

– А как ты думаешь? Я себя полным идиотом почувствовал!

– Нормальное состояние для мужчины, – рассмеялась Мина и, выдержав паузу, добавила: – Своенравная, дикая! Мужчина, который сможет её приручить, счастливым человеком будет.

– Ты сейчас о чём?

– Надёжная подруга получится. Она за своего до конца биться будет, если что.

– И строить, – хмыкнул Роман.

– Строить тебя любая будет или по крайней мере попытается. Такими мы, женщины, созданы: не хотим быть пешками, каждая считает себя королевой. Но лучше уж пусть такая строит, чем вроде твоей Алины.

– Мина Валидовна! – возмущённо взорвался внук. – Ты мне её до моей пенсии припоминать будешь?!

– Ну, извини. Вырвалось.

– Забыли. Мина, а почему ты мне никогда историю Павловны не рассказывала? Как спасла её.

– Это когда она успела тебя просветить? – недовольно передёрнула плечами бабушка.

– Только что. Считаешь, мне это было не нужно знать?

– Нужно, не нужно – разве в этом дело? Не рассказывала, потому что вспоминать не хочу. То, что тогда творилось, и в страшном сне не привидится. Когда твои соотечественники, соседи, друзья превращаются в животных и начинают убивать детей, насиловать женщин – это не просто кошмар, это где-то уже за пределами разума. Баку ведь всегда был многонациональным городом. Все дружно жили: азербайджанцы, армяне, русские, евреи. И в один миг народ оскотинился, когда узколобые националисты призвали громить армян. А ведь резали всех подряд. И русским досталось, и евреям, – помрачнев, Мина на секунду умолкла. – Людей выбрасывали из окон и балконов, забивали насмерть…

– А милиция где была?

– Говорят, что у них был приказ не вмешиваться. Может, и был, а может, просто испугались. Озверевшая толпа – страшное зрелище. Да и что они могли сделать?..

– Но ты же сделала?

– Сделала, – медленно кивнула Мина. – Не знаю, как. На меня что-то нашло. Такая злость была, что хотела машиной давить этих тварей. Может, и задавила бы, если б они успели ребёнка убить… У меня потом нервный срыв был. Стала на людей кидаться, никого видеть не хотела. Отец меня в психушку на месяц упёк.

– Да ладно!

– Ты думаешь, почему я на родину не езжу, с диаспорой здесь не общаюсь? Потому что как вижу улицы Баку, так и лезут воспоминания в голову. И тебе не рассказывала по той же причине. Забыть хочу, а вот не получается. Поэтому я против того, чтобы вы бизнесом в Баку занимались. Вдруг повторится что-то подобное? Страшно за вас.

– Но ты же ещё долго жила в Баку после этого.

– Жила, – печально согласилась она. – Даже работала, любила, только внутри словно выгорело что-то. Город чужим стал, и люди. Когда Ракицкий предложил в Москву переехать, я готова была по рельсам бежать, лишь бы подальше оттуда.

Мина замолчала и уставилась в сторону отсутствующим взглядом. Рома долго смотрел на её мгновенно осунувшееся лицо, затем сглотнул ком, подкативший к горлу, подошёл и обнял бабушку за плечи. Она похлопала его по руке, встала, выдвинула ящик буфета, достала оттуда фотографию и протянула внуку.