– Сказано изрядно, – охотно согласился человек, – да только не от души.
– Отчего же вы так решили? – натурально удивился Морохин, подхватывая разговор.
Старичок снисходительно посмотрел на него.
– Вы, должно быть, не из наших кругов, молодой человек? Не из научных?
– Да в общем, нет. Мы с товарищем по торговой части. Книги Себрякова читали взахлёб, вот и решили проводить, земля ему пухом…
– Ну, ясно… – Старичок указал подагрическим пальцем на бритоголового оратора. Понизил голос. – Это Саитов, секретарь императорского исторического общества. Себрякову завидовал смертельно, а теперь, вишь ты, соловьём разливается.
– Завидовал?
– Ещё как! Сам-то звёзд с неба не хватает, а покойник был учёным настоящим, крупным. И писал превосходно. Вот вам книги, вот вам слава, вот вам гонорары. И благосклонность царской семьи в придачу. Сам Александр Михайлович на похороны пожаловал, надо же. – Собеседник перевёл дух и вытер лоб мятым платком. – Да тут, почитай, покойнику все завидовали.
– Прямо-таки все? – подал я голос.
Старичок задумался.
– Ну, не все, это я загнул, – признал самокритично. – Я вот ему не завидовал. Всю жизнь при кафедре, студентам преподаю тихо-мирно и место своё знаю, да-с! Хотя в молодости подавал надежды и за монографию о Лжедмитрии получил золотую медаль академии. – Приосанился. – Дерюгин Модест Филиппович, с вашего позволения.
– Арсеньев Иван Алексеевич, – представился Морохин в свою очередь.
– Карпухин, – коротко сказал я, наклоняя голову.
– Так вот, зависть… Она в научной среде очень даже присутствует. Особенно к тем, кто чего-то добился и вперёд вырвался. А Себряков, царство ему небесное, вырвался далеко. Голова светлая и труженик великий. Из архивов не вылезал, за письменным столом дни напролёт просиживал. Что ни статья – взрыв, что ни книга – успех. Этого простить не могли. Исподтишка, само собой. Так-то, по видимости, почёт и уважение, в академию предложили баллотироваться… Попробуй не предложи, если вниманием августейшей фамилии обласкан!
Я скорбно покачал головой.
– Экие страсти… Тяжело, поди, жить, коли все завидуют и никто не любит…
– Ну, кое-кто всё ж любил и даже очень. Студенты, к примеру. Этих от его лекций за уши было не оттянуть. Или вот ещё Варакин. Хотя, конечно, Варакин – случай особый. Уж очень профессору обязан был.
– А Варакин это кто? – спросил Морохин, украдкой глянув на меня.
– Бывший студент Себрякова. Тот его с университета приметил и на кафедру к себе забрал. Тянул посильно. Очень толковый юноша, по Ивану Грозному уже теперь один из лучших в России. Себряков его продвинул на приват-доцента. А Варакин, в свою очередь, помощником у него был, ассистентом, что ли… Да вот он.
Дерюгин показал на высокого, худого человека лет тридцати, стоявшего у изголовья гроба вместе с молодой женщиной в траурном платье и шляпке с чёрной вуалью.
– А женщина, должно быть, дочь покойного? – спросил я для поддержания разговора, хотя и знал, что никакая это не дочь.
– Какая там дочь… Вдова это, Дарья Степановна. Хотя да, по возрасту очень даже соответствует… У Себрякова детей не было и родственников, почитай, не осталось. Лет пять назад схоронил жену, потосковал два годочка, а там и женился на молоденькой. Знаете, седина в бороду… И как его на всё хватало!
Дерюгин неуместно хихикнул.
Между тем панихида закончилась. Гроб заколотили и на верёвках спустили в могилу. Одним из первых ком земли бросил Александр Михайлович. До этого, произнося короткое слово, великий князь воздал должное научным заслугам покойного и сообщил, что из личных средств учреждает стипендию имени Себрякова. Её будут присуждать студентам, которые исследуют жизнь и государственные труды членов семейства Романовых. (Присутствующие студенты оживились.)