Елька на карачки упал, уползти силясь за спины остальным, и толи заскулил, толи молитву какую бормотать принялся.

Чурляй мрачно выругался.

– Умолкни, баляба брыдлый! Брешет, как пёс шелудив! Чтоб тебя…

– Не трать силы. – Тихо промолвил Голован. – Труса не исправишь. Началось! Ай, да Лютобор! Великий мастер!

Понтианаки поначалу приближению Лютобора шибко возрадовались.

– К нам!

– К нам!

– Какой мужчина!

– Иди, миленький!

– Заждались…

Замурлыкали обе наперебой, исходя в совсем уж завлекающем танце.

– Иду. Тороплюсь, красавицы. – Лютобор широко улыбался. – Приласкайте дядьку седого, а я дам вам колечка златого! Вы мне любви малёшек, а я вам – в ушки серёжек! Вы мне сладку лазейку, а я вам – бусы на шейку! Вы мне – так, сяк, чтоб радость искриста, а я вам – мониста. А коли понравятся ваши объятьица, я вам – новы платьица. Я мужик бывалый, весёлый малый: во походы ходил, силёнки копил, до бабьей ласки охоч, хватит на всю ночь!

Понтианаки, видимо, от прибауток Лютоборовых сильно разохотились в смысле предвкушения любовного.

Запах цветов усилился.

Тела изгибались, кожа блестела от пота.

Обе девы исходили долгим и страстным танцем.

На это и рассчитывал Лютобор с самого начала.

Хоть они, конечно, и кровососы, но нрав-то ведь женский, и, наверняка, не только заради кровушки злыдки эти мужиков к себе манят.

Им кровушка выпитая – к любовному игрищу добавка для ещё большего удовольствия.

Значит, что?

Значит, должны, само собою, впасть в вожделение перед тем, как набросятся, и это самое творить станут.

Так и вышло.

Подойдя ближе, Лютобор увидел, что обе Понтианаки весьма разные.

Правая была грудастей, жопастей и как-то попроще мордой лица.

Этакая деревенская бабёнка, глазами похотливыми посверкивая, и слюни пуская в ожидании черенка под корешок во все главные места.

Вторая же оказалась совсем ина: сухощава, но не костиста, ростом невелика, грудка маленькая, но влекла-манила, ох, куда как сильнее.

Она-то, как сразу отметил Лютобор, и таила в себе главную опасность.

Первая к Лютобору кинулась, объятья раскрыв, вторая сбоку обходить начала.

Лютобор её подпустил, однако в самый последний миг скользящим движением ушёл в сторону, перехватил чёрны патлы рукою, едва первая эта замешкалась, пустоту руками схватив вместо мужика, да и одним резким движенье меча подсёк точнёхонько у самого основания затылка вместе с лоскутом кожи.

Понтианака завизжала, завертелась и выпустила когти – каждый длиною с ладонь.

– Вот, спасибо, деваха! – Засмеялся Лютобор.

Волосы он рукою с головы Понтианаки сдёрнул, и, продолжая ход по кругу, пальцы её растопыренные, по перву фалангу вместе с коготнёй, отрубил.

Тут подскочила вторая.

Лютобор её уже ждал.

Меч завертелся с неимоверной быстротой.

Голован с Чурляем не поняли толком, что произошло, только вдруг вторая Понтианака оказалась лежащей на траве, уже без волос и без пальцев.

Лютобор сгрёб оттрубленное, пинком перевернул тварь на живот, увидел на спине щель, сочащуюся кровавой пеной, рассёк мечом, расширяя оную, да и впихнул туда волосы с когтями, протолкнув острием.

Первая за это время успела доползти до Лютоборовых ног, и мёртвой хваткой вцепилась в сапог.

– А ты кусни. – Посоветовал Лютобор. – Хватать то тебе нечем.

И, не мудрствуя лукаво, воткнул меч прямо в щель спинную по самую рукоять, пригвоздив Понтианаку к земле.

Визг поднялся, аж уши заложило.

– Хорошо визжишь. Сильно. Счас, погоди: твоё тебе возверну. Вот так.

Лютобор выдернул меч, утрамбовал собранные причиндалы Понтианаки в дырени, и отступил на шаг.

Обе гадины на глазах таяли, превращаясь в зеленоватую слизь.