– Полную семью? – Съязвил я, но задумался.

Говорили мы по видеосвязи.

– Я могу предложить тебе групповой сеанс, пока ты не решил не дожидаться зрелых лет.

– Групповой сеанс?..

– Да, завтра как раз. Без проповедей и навязываний, я буду только курировать. Приходи, послушаешь истории других людей – может, тебе это поможет.

Я снова был на крючке.

III

«Выходишь из зоны комфорта походкой лунной»

Данил Гордеев

Ярко-синеволосый паренёк, чуть ссутулившись, сидел в центре круга из двенадцати стульев и что-то печатал в телефоне. Стулья были почти пусты, и мы с Ней плюхнулись на случайно выбранную двоицу свободных.

В то воскресенье я едва не проспал, если бы Она, спустя пять непринятых звонков, не догадалась за мной зайти – мы условились пойти вместе, и пришлось соврать о Её проходящей маниакальной фазе, чтобы Ей выделили местечко. Обстановка напоминала приход католической церкви – с той разницей, что здесь было теснее, не было росписей и мозаик, однако витал некий неопознанный Дух, общий для всех ментальных богаделен.

На расстоянии трёх стульев по часовой стрелке от меня сидела стройная женщина среднего возраста, её глаза были невообразимо печальными, не космо-стоически печальными, как у Сократа на казни, нет – в её тоске, которая, казалось, заняла и два места по краям – настолько это чувство было через край телесным и осязаемым – в её, в общем, тоске мне, как наяву, привиделись мои личные пепел, дуб и незабудки, моя собственная тоска. По правую руку от Неё – по какой-то неведомой броуновской причине мы сели к нему вплотную – скучал, нервно шевеля пальцами, парень, которого я бы описал как wannabe rockstar – растрёпанный отросший белобрысый ёжик волос, тёмные очки с круглыми линзами, повисшие на рубашке, расстёгнутой на пуговицу, тату равностороннего треугольника на левом предплечье. Понемногу стулья заполнялись прибывающими – я не рассматривал их, воркуя с Ней о чём-то; кажется, мы придумывали вместе Её речь, чтобы звучало органично, натурально и идентично реальному – пока, наконец, круг не оказался заполнен на 10/12, и ярко-синеволосый не провёл краткое открытие собрания, которое вынудило меня чуть съёжиться. Я и так пришёл сюда просто для развлечения, от некуда деваться, от дыры в груди в форме Бога, прости Господи, от желания как-то провести с Ней редкое совместное время, а он сказал:

– Повторите за мной. Торжественно клянусь, что таю в сердце правду и только правду.

– Торжественно клянусь, что таю в сердце правду и только правду. – Прошелестела кавалькада голосов.

Впрочем, эта отсылка на известно что показалась мне настолько по-метамодернистски наивной, сколь и милой, что, преодолев лимонную сморщенность лица, я чуть запоздало добавил свой голос к общей полиреплике:

– Торжественно клянусь, что… буду говорить правду.

Моему голосу вторил Её, и, найдя в этом маленьком ритуале секундное единение, собрание официально началось:

– Значит, я на неё ору на кухне «Какого чёрта! У тебя герпес?!», а сын в это время с садика вернулся – самостоятельный он у нас – и смотрит, но при этом не плачет. Вот это было самым жутким – что он не плакал…

– Первые несколько сто дней чистоты я отмечала тем, что вмазывалась…

– Я семью хотел, моральный человек был! А жизнь меня опрокинула…

– У меня бабка спилась, всегда навеселе была, а потом раз – и цирроз. Как-то приходил участковый с проверкой, и, как раз в этот момент, в сарае взорвался самогонный аппарат. Во смеху то было!..

– Мой духовный отец покончил с собой, мой крёстный – ушёл из семьи. Обычного отца я и не знала…

Бесцветные, бестелесные голоса – почти как голос сознания за вычетом разделения тембра на женский и мужской – сменяли друг друга, как поезда на станции метро, а я стоял на этой метафорической станции, не ощущал Её руки в своей, как призрачной, и испытывал Столкновение с Реальностью – именно с двух больших букв – Столкновение неиллюзорное и небывалое, нежное и небесное. Последний раз, как я попадал в это экзистенциальное ДТП, был когда отец сказал свои зловещие три слова – и нетрудно представить, под насколько высоким давлением оказались мой картонно-бездонный лимб, мой никудышный блюз, моя эскапистская идея-фикс о море. В сердце коллективного паллиатива я мог похвастаться исключительно потерей брата.