– Конечно. В эпоху синкретизма же этого не было, в деревне такого не было. «Похоронили хорошо» – вот как говорили. Еще и фотографировались у гроба. Что это значит? Похороны – это собирание рода, это возможность встретиться с тем, кто где-то далеко и приезжает. Поэтому и фотографии такие были. А в викторианскую эпоху фотографировались с покойниками, как с живыми, – это другая история, но это очень интересно. Вообще разговор о смерти всегда был актуализирован в крестьянской среде, да и в городской. Просто отношение другое.

– А есть некоторые психологи, которые советуют такое не читать, потому что это может травмировать…

– Эти психологи, которые так говорят, – … Не знаю, меня ничего не травмировало. Я знаете, сколько этих сказок перечитал! И огромное количество моих учеников. Наоборот, это же порождает юмористическое отношение ко многим вещам. «Колобок» как может травмировать? Они же это воспринимают как своего рода кумулятивную игру. Они же не воспринимают смерть Колобка как смерть какого-то… Если, кстати, такая возникает ситуация – это что-то надо делать с ребенком. Но это не у «Колобка» проблемы, а у родителей.

– Почему сейчас родители боятся говорить с детьми о смерти?

– А потому что они сами не знают, что с ней делать. А делать с ней что-то надо. Потому что когда ты умрешь – уже делать нечего будет. Я вообще часто сталкиваюсь сейчас с таким, с каким не сталкивался в советское время ни школьником, ни студентом. Не было ни одного родителя, мне знакомого, который бы говорил, что нельзя читать ту или иную сказку, потому что она может ребенка травмировать! Чем больше мы говорим в этом контексте о травмировании… Так тут каждый из нас травмированный. Любой может встать и сказать: я травмированный! Меня мама травмировала тем, что… или папа, или друг, который дергал за косички. Вообще-то есть теория, об этом не только Фрейд писал, что рождение на свет – уже травма. И страх смерти тоже, потому что мы не знаем, когда умрем: сейчас, или когда из университета выйдем, или через пятьдесят лет. И если с этой точки зрения на мир смотреть, то жизнь – вообще одна большая травма. Надо с этим что-то делать. Воспитывать родителей. Поэтому, если работаешь в школе, то работать надо и с родителями тоже.

[8]

К рассмотрению особенностей перемещения героя во времени в авантюрно-философской фантастике исследователи обращались неоднократно. В частности, имеет смысл вспомнить недавнюю работу Е. Ю. Козьминой «Фантастический авантюрно-исторический роман: поэтика жанра»[9], где детально обсуждаются различные формы соотнесенности исторического времени со временем авантюрным, бытовым, биографическим, календарным и мифопоэтическим. Особый акцент здесь делается, как следует из названия работы, на произведениях, относимых к романному жанру. С одной стороны, определенные типологические сходства времени и перемещения в нем, представленные в таком типе романов, вполне соотносимы с ситуациями и событиями, в авантюрно-фантастической новеллистике, с другой – в последнем случае, видимо, имеет смысл говорить о принципиальных особенностях перемещения во времени именно в авантюрно-философской новеллистике. Попробую пунктирно остановиться на некоторых особенностях ситуаций перемещения во времени (отчасти и на средствах преодоления временных границ) в произведениях, непосредственно относимых к жанру новеллы. Сразу же оговорюсь, что проблема взаимосвязей идей физиков и математиков о принципах «самосогласованности» временных линий, квантовых аспектах времени и т. п. в рамках данной статьи я касаться не буду, поскольку это совершенно отдельная тема, и она не может быть рассмотрена без должной компетентности в столь уважаемых мною сферах научной мысли. Еще раз подчеркну: речь пойдет исключительно о том, как перемещение во времени представлено в некоторых, с моей точки зрения, репрезентативных образцах новеллистической авантюрно-философской фантастики двадцатого века, которую можно считать классической.