Инесса была мать-одиночка, воспитывающая неизвестно откуда взявшегося несколько лет назад, обожаемого ею, Витюшку. Вернее, взялся то он известно откуда. Оттуда, откуда и все берутся. Из, излишне общительной, и явно доминирующей, но слабоватой, в смысле мужиков, части ее внешне весьма привлекательного организма.

Но, согласитесь, – тяга к межполовому общению – это, конечно, прекрасно, но ведь и о ребенке надо подумать. Мальчику нужен отец! Вот мы все за нее и болели. Но пока никак. Почему? – трудно сказать. Вроде и симпатичная, и формы, и активна до безумия – наш комсомольский вожак, кстати, и хозяйка отличная. Но такая вот у нее была беда – переспать почти все, и сразу, и с превеликим удовольствием, а дальше этого пока никак. Может из-за ее мозгов?

Потому что с мозгами у нее были некоторые затруднения. И все мужики этим мгновенно начинали пользоваться. Но в женщине ведь не эта часть тела главная. У Инессы, например, наблюдались недюжинные способности совсем в другом, для чего много мозгов и не надо было. Но все равно кроме нее эту работу никто из нас так качественно делать не мог. Каллиграфия! Любое даже самое гадкое слово она могла написать так, что залюбуешься! Такой был талант. Этим, собственно, она и занималась в нашей группе – вся текстовая документация, все надписи на чертежах и схемах, все поздравительные открытки и стенгазеты, обязательные к соответствующим праздникам – все было только делом ее нежных и талантливых рук. Компьютеров то еще не было, а Инесса была.

Господи, и что только этим мужикам нужно? А может их отпугивала ее детская непосредственность и инфантильность? Иногда такое, прости господи, могла ляпнуть…

Однажды эта ее особенность нас всех от понижения в должности спасла.

Время от времени, чтобы жизнь нам медом не казалась, начальство устраивало для нас переаттестации – как бы оценивала степень нашей проф. пригодности. Но поскольку фонд зарплаты годами оставался незыблемым, а ставки тоже все всегда были заняты, то в процессе этой процедуры просто у одного сотрудника отбирали на время червонец и поощряли этим червонцем другого. И, в общем-то, делали это скорее не по смыслу или злому умыслу, а как бы по плану. В этом полугодии из этой лаборатории отнимут – и в ту кинут, а в следующем, наоборот – из той, обратно в эту.

И вот подходит время очередной переаттестации и наша начальница нам и говорит:

– Готовьтесь мужички – с кого-то десять-пятнадцать рублей на этот раз обязательно снимут. Наша очередь. И смотрите мне, – не выступать там! Какая вам разница. Я с премии и так вам всё компенсирую. Раз хотят снять – пусть снимают.

Мы и без нее всю эту их кухню хорошо знали, но все равно как-то неприятно. А главное неизвестно с кого. С Инессы вряд ли. Мать-одиночка, опять же комсорг – значит с кого-то из нас.

Поэтому ее первой и запустили на аттестационную комиссию. Ну, они там всю ее с удовольствием рассмотрели, все документы проверили, а под завязку и говорят: поздравляем вас, товарищ: производственных претензий у нас к вам нету, общественная нагрузка у вас – выше крыши, политическая грамотность, как и полагается комсоргу, на очень высоком уровне. Вот только может у вас самой есть какие-то претензии к администрации или пожелания по организации процесса вашего труда? Так просто спрашивают – для проформы. Так положено было. А та вдруг возьми и ляпни:

– Претензий, – говорит, – у меня к администрации никаких нет, – а вот пожелание есть.

– Какое? – страшно удивляются представители администрации, и даже слегка пугаются, и даже заерзали на стульях и заулыбались тревожно.