– Доброе утро, Лира! – крикнул Тео, не поднимая глаз. – Ты вовремя, послушай, что было вчера.

Сирин приземлилась на стол, хлопнув крыльями:

– О, это про базар? Рассказывай! – и хихикнула, глядя на Лиру.

Лира села напротив, сжимая руки под столом. Её чёрные глаза впились в Тео, но он не замечал – он был прост, мил, открыт, как книга, которую никто не читает до конца.

– Я шёл через рынок, – начал он, улыбаясь, – и там эта эльфийка, с золотыми глазами, знаешь? Она мне подмигнула и дала цветок. Сказала, что он пахнет, как мои волосы.

Сирин захлопала в ладоши:

– Ой, Тео, ты покраснел небось!

– Да ну, – он махнул рукой, – я просто взял и пошёл. А потом ещё одна, человеческая, с лентами в волосах, спросила, не сделаю ли я ей часы. Улыбалась так, что гном рядом чуть тележку не уронил.

Лира молчала. Её пальцы сжались сильнее – она представляла этих девушек, их взгляды, их смех, и хотела кричать. Но Тео продолжал, беспечно, как ветер:

– Они все такие милые, правда? Я им улыбаюсь, а они глазки строят. Но вот тут, – он постучал себя по груди, – ничего. Пусто. Я, наверное, странный.

Сирин фыркнула:

– Ты не странный, ты деревянный! – и кинула в него пыльцу.

Лира не выдержала. Она встала, подошла к нему ближе, её голос дрожал:

– А если бы кто-то смотрел на тебя не так? Не просто глазки строил, а… больше?

Тео поднял голову, моргнул:

– Больше? Ну, это было бы приятно, наверное. Но я бы всё равно не знал, что делать. Я же про часы думаю, Лира, ты знаешь.

Она сглотнула. Её любовь была больше – огромная, как небо над городом, но он не видел. Сирин запела снова, а Лира сказала тихо:

– Ты не деревянный. Ты просто… слепой.

– Слепой? – Тео засмеялся. – Может, и так. Но ты же меня видишь, Лира. И Сирин. Мне этого хватает.

Лира отвернулась к окну. Его простота убивала её – он делился всем, но не чувствовал её боли, её взглядов, её рук, что дрожали, когда она подавала ему чай. Сирин болтала дальше:

– Тебе надо на базар с нами! Там все влюбляются!

– Не влюбляются, – ответил он, улыбаясь. – Просто глазки строят.

Лира знала: он не врёт. Он был милым простаком, и она любила его за это – и ненавидела за то же самое.

Лира стояла у окна, глядя на звёзды, что падали вверх, но не видела их – её глаза застилала тоска. Тео болтал с Сирин, его голос звенел, как всегда, простой и лёгкий. Она повернулась, чтобы уйти, но он вдруг замолчал, отложил шестерёнку и сказал:

– Подождите-ка, я вам не рассказал. Мне странный сон приснился.

Сирин тут же слетела с подоконника, приземлилась на стол, хлопнув крыльями:

– Сон? О, это про эльфийку с цветком? Или про дракона? Говори!

Лира замерла, её пальцы сжали мантию. Она медленно вернулась к столу, села, глядя на Тео. Его лицо изменилось – улыбка стала мягче, глаза заблестели иначе.

– Нет, не про эльфийку, – начал он, потирая лоб, будто вспоминал. – Про девушку. Я её не знаю. Она сидела где-то… не здесь, в комнате с деревянными стенами. Разбирала часы – такие, как мои, только проще. И напевала что-то, тихо, как ветер. Я смотрел на неё, и… – он замялся, постучал себя по груди, – тут дрогнуло. Впервые.

Сирин захлопала в ладоши:

– Ой, Тео, ты влюбился! Кто она? Беги на базар, ищи!

Лира не дышала. Её любовь к Тео была как буря, а его слова – как молния, что ударила в неё. Он продолжал, глядя куда-то в пустоту:

– Не знаю, Сирин. Может, она и не настоящая. Просто сон. Но она была… другая. Не как тут – не пела громко, не строила глазки. Просто сидела, пела, и я не мог отвести глаз. А потом проснулся, и всё ещё её слышал.

– Это фантазия, – фыркнула Сирин. – Ты слишком долго с шестерёнками сидишь!