События, о которых я буду теперь говорить, случились на шестой год моего пребывания на посту главного агента. Да, я провел в Порт-Саиде целых пять лет, причем наслаждался каждой минутой. У меня была самая приятная работа для человека, который любил корабли и вообще этот город – настоящий гранд-отель, через который весь свет в одну дверь входит и в другую выходит. Как-то утром я заметил, что мои часы остановились, и в тот же день я понес их маленькому Папаяни, ювелиру на почтовой улице. Он открыл крышку и вставил себе в глаз увеличительное стекло.

– Сломана главная пружина, мистер Вудьер, – сказал он. – Мне на это понадобится три дня.

Он положил часы в ящик. В этот день у него что-то было на уме, что-то он хотел мне сказать. Вернувшись к своему прилавку, он перегнулся через него и уже открыл рот, но в эту минуту вошла какая-то дама, совершавшая кругосветное путешествие, и спросила у него серебряную ложку с эмалевым значком египетского флага. Момент был упущен.

– Через три дня, мистер Вудьер, – сказал Папаяни и перенес внимание на покупательницу.

Ровно через три дня я вернулся к Папаяни и спросил свои часы. Они были уже готовы. Он поставил их на точный час, сверив с хронометром, который громко тикал в своем футляре из красного дерева.

– Правильно идут? – спросил я.

– О, да.

– Ну, если вы удовлетворены, тогда все в порядке, – сказал я, и, прикрепив часы к своей цепочке, я вышел, оставив позади себя весьма разочарованного часовщика.

Он был настолько разочарован, что в тот же вечер написал мне письмо, прося меня зайти в его лавку. Я был заинтригован такой настойчивостью. Папаяни был не такой человек, чтобы беспокоиться по пустякам. Очевидно, у него было что сказать. Поэтому я прошел опять на почтовую улицу как раз в тот час, когда он закрывал магазин на завтрак. Он отворил стеклянную дверь и снова запер ее за мной.

– Я должен что-то вам показать, мистер Вудьер, – сказал он. Пройдя за прилавок, он поднял с полки позади себя большой хронометр в футляре из красного дерева, по которому он накануне поставил мои часы.

– Но вы уже мне их показывали вчера, – ответил я.

– Вы знаете, что это такое, мистер Вудьер? – спросил он.

– Конечно, знаю, это – судовой хронометр.

– С какого парохода?

Я повернул к себе ящик и раскрыл крышку. На зеленой прокладке не было этикетки – только на диске часов было имя фабриканта из Глазго.

– Не имею никакого представления.

Тут он вдруг перегнулся плечами и грудью через прилавок.

– «Калобара», – сказал он.

Я его снова разочаровал.

– «Калобара»? «Калобара»?

Я служил много лет и во многих портах компании «Даггер». За двадцать лет я видел целую вереницу судов, все были друг на друга похожи, каждый имел свое особое имя. Однако через минуту я вспомнил «Калобара».

– Он потерпел крушение около Сокотры?

Папаяни кивнул.

– Торговый пароход доставил уцелевших в Аден. Оттуда они поехали дальше.

– Но откуда же вы знаете, что этот хронометр именно с этого парохода? Кто-нибудь украл его и продал вам?

Папаяни покачал головой.

– Часы не мои. Мне их оставили для чистки и починки месяца два назад.

– Но откуда же вы знаете, что они с «Калобара»? – повторил я.

Папаяни принял загадочный вид.

– Я проявил любопытство. Тут есть номер, видите ли. – Он вынул хронометр из футляра красного дерева и показал мне номер, выгравированный на дне его. – Я написал фабриканту в Глазго. Часы с этим номером были сделаны для «Калобара» двадцать четыре года назад.

Тут я начал вспоминать – больше, чем мне хотелось вспомнить. Я отступил от прилавка, как будто этот хронометр был чем-то живым и опасным. Я не хотел ничего про него больше слышать. Но вопреки самому себе, я все-таки спрашивал: