– Здесь все изложено точно и последовательно. Когда я обнаружил труп, в каком состоянии, что заметил, что предпринял и какой разговор имел со свидетельницей Кулешовой О.Г. Я понимаю, копам не нравится, когда их работу выполняют любители – как они нас, частных детективов, называют…

– Кому-кому не нравится? – попытался кто-то с соседних столов озадачиться, однако получилось это у него неважно, поэтому Муров не отвлекся, не сбился, но закруглил фразу и положил листки своих показаний, скрепленные собственноручной подписью, рядышком с сиротливой сторублевкой. Закругление звучало так:

– Но я вам не мешаю, напротив, прошу вас заняться вашим делом – расследовать обстоятельства смерти этого несчастного «лжеподснежника». Со своей стороны обещаю не только не препятствовать следствию, но всячески помогать ему. Причем бесплатно, на общественных, так сказать, началах…

Дознаватель принужденно откашлялся, взял листки, пробежался по ним глазами, еще раз кашлянул и, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, произнес:

– Эти показания не имеют свидетельской ценности. Я не могу приобщить их к делу. На все есть общепризнанная форма, которую я не имею права нарушать…

– Я понимаю и обиды не держу – покладисто согласился Илья Алексеевич. – Можете вызвать стенографистку, я продиктую свои показания по всей форме, она расшифрует, отпечатает, я подпишу…

Кто-то из присутствующих, не удержавшись, хихикнул, но понимания не нашел, даже напротив: «у, провокатор!» – сказали ему неодобрительные взоры остальных – «и так сидим, крепимся из последних сил а ты – хихочки»… «Провокатор», якобы смутившись, исчез за дверью, благо сидел неподалеку от нее.

– Стенографистка в декрете, – терпеливо объяснил протоколист. – Так что придется нам с вами, гражданин Муравушкин, по-старинке в вопросы-ответы поиграть. Я спрашиваю, вы неторопливо и обстоятельно отвечаете. Или предпочитаете и дальше ваньку валять?

– Послушайте, товарищ…

– Старший лейтенант Стеблов.

– Тем более – уже старший лейтенант, на руках у вас нераскрытое убийство, а вы предлагаете мне в какие-то игры играть. Послушайте моего совета: если вас, как сыщика, мучат сомнения, то вам остается одно – действовать! Только действием можно развеять сомнения. Отработайте для начала личную жизнь трупа…

– Ой, дядя, – заржал кто-то из присутствующих, – окстись! Какая может быть личная жизнь у трупа?

Муров обернулся на ржание, заметил новое лицо, очевидно, только что вошедшее, быстро проанализировал наружность (сопатка толстомордая, глазки маленькие, хитренькие, одет небрежно, но удобно, повадки нагловатые, в одном ухе электронный усилитель звука, на вид лет тридцати пяти), определил профессиональную принадлежность, пожал плечами, дескать, хозяин – барин, и продолжил как ни в чем не бывало:

– Алгебра следствия требует, прежде всего, заняться личностью пострадавшего. Если человек убит, значит было в его жизни нечто такое, чего никто не знал. Элементарный вывод из факта предумышленного убийства…

– Предумышленность надо еще доказать, – возразил задетый за живое публичной лекцией старлей Стеблов. – Мы же не можем пока доказать, что вообще имело место убийство. Никаких следов насилия при наружном осмотре обнаружено не было, сами знаете…

– Не мне вас учить, товарищ старший лейтенант, но все же позволю себе напомнить вам кое-что из наследия великого Холмса: «Мы можем ошибиться, доверившись слишком очевидным фактам. Каким бы простым поначалу не показался случай, он всегда может обернуться гораздо более сложным». Вот вы обратили внимание, например, на мышцы трупа: какой судорогой они были сведены?