Когда разговор при нём касался денег, Юлька становилась косноязыкой. Напряжённо подбирала слова, запиналась, заикалась. Эрик понимал – это потому что она боится его как-то задеть или обидеть, и против воли злился на неё за эти ужимки – уж лучше бы говорила прямо всё, что думает. А эта притворная деликатность и осторожность наоборот казались ему унизительными. Как будто подчёркивали, что он бедный и его жалеют.

А жалеть его нечего. Пусть они с матерью и живут далеко не так обеспеченно, как Куклина, Титова, Лисовец, Шулепов и прочие. Но его это не волнует, а значит и её не должно.

– А дай послушать? – сразу оживились девчонки.

– Можно? – спросила его Юлька.

– Нет, – отрезал Эрик.

Что он, клоун тут, чтоб их развлекать? Зачем Юлька вообще при них завела этот разговор?

– Юль, включи, а?

– Ну… Эрик же против, – пожала плечами Куклина, как будто они сами не слышали.

– Да чего ты? – повернулась к нему Ольга Титова. Пожалуй, только она из всех девчонок в классе, не считая Юльки, не робела к нему обращаться. – Интересно же. Я помню, ты же реально раньше в школьном хоре пел. Классе в пятом, да? Я вот не помню уже, как ты пел, но помню, что моя мама тоже вечно восторгалась. А я злилась, ревновала. Вспомнить смешно.

Ну да, пел. Но когда это было? А сейчас он если и поёт, то только для своих. Для пацанов со двора, иногда – для матери, ну или когда самому хочется.

– А чего? – хмыкнул Шуля. – И правда, давай исполни чего-нибудь душевное.

– Я потом наедине тебе исполню. От всей души, – мрачно проговорил Эрик.

Шуля тут же подобрался, хищно осклабился, готовый съязвить в ответ, но потасовки не вышло – у Эрика загудел сотовый. Звонила мать. Он поднялся, начал выбираться из-за стола.

– Что? Кто звонит? – всполошилась Юлька, потянув его за рукав, но он будто и не услышал. – Эрик! Ты же вернёшься?

Он и не думал пока уходить, просто вышел в коридор, чтобы ответить на звонок.

И минуты не прошло – следом выскочила Юлька. Повернула в сторону лестницы с таким видом, будто собралась мчаться сломя голову на пожар. Однако увидев его в двух шагах от двери, остановилась на лету, захлопала глазами, смутилась и, развернувшись, пошла в противоположную сторону, к полукруглому балкону в конце коридора. Распахнула стеклянную дверь, впустив запахи улицы и вой чьей-то сигнализации.

Затем показался и Шулепов, повертел головой. Увидев Эрика, скривился. Потом заметил на балконе Юлькин силуэт и двинулся туда.

– Ну к двенадцати ты хотя бы вернёшься? – спрашивала мать.

– Наверное… я постараюсь.

– Я волнуюсь… почему-то тревожно на душе... какое-то нехорошее предчувствие...

Вообще-то мать никогда не пыталась его контролировать. Никогда не квохтала над ним, не навязывала какие-то правила, взгляды, запреты. Ни разу он от неё не слышал: нельзя, не смей, не вздумай. Ни за одну выходку она его не ругала, даже слова не сказала. Могла, разве что, огорчиться и сникнуть, но как раз огорчить её он боялся больше каких-либо запретов.

Но иногда на неё вдруг находило. Ни с того ни с сего начинала тревожиться, переживать, что с ним случится какая-нибудь беда… вот как сегодня.

– Да не волнуйся, мам, – успокаивал её Эрик. – Всё со мной хорошо. Тут наши, Юлька тут… Ну что может случиться?

– Да, наверное…

После разговора с матерью Эрик тоже решил заглянуть на балкон, где Юлька так до сих пор и торчала. Стояла бы она там одна – не пошёл бы. В последнее время его тяготило оставаться с ней наедине. Но сейчас на неё явно наседал Шулепов. И, похоже, даже руки начал распускать. Приобнять норовил. Надо было спасать подругу.

Балконная дверь была закрыта неплотно, и подходя Эрик слышал, как Юлька, повысив голос, отбивалась от Шулепова: