– Неплохо бы после оленьей работы баню истопить, смыть взопрелость да постираться, – пожелал Алёхин. – Ладно, впряглись, лясы точить будем потом, – потянул он привязанную к нартам лямку…

Одна из трёх избушек с четырьмя дощаными нарами, с печкой из двухсотлитровой бочки, с большим столом посередине, длинными полками вдоль бревенчатых стен и множеством гвоздей, торчащих в печном углу, и даже с застеклёнными окнами, – после ночёвок в палатке выглядела царской палатой.

– Будто специально для нас построили, – обрадовался Горцев. – Судя по сохранности избы, работали здесь не более двух лет назад. Чур, моя лежанка возле печки.

– Будь по-твоему, но раз сам напросился, то тебе и начальствовать над ней, – согласился Сергеев.

– Тогда как начальник печки, даю устное распоряжение: всем на заготовку дров, брать только стоячие сушины…

После короткой передышки, распределив между собой обязанности, четверо полевиков весь оставшийся день занимались благоустройством и разметкой створов на озере. Вдобавок к удобному приюту, на береговой излучине озера, обособленно от избушек, обнаружилась небольшая баня, пригодная для мытья и стирки после устранения мелких повреждений.

За три следующих дня они насверлили в метровом льде около сотни лунок, промерили глубины и отмаршрутили верховья речек, расположенных по соседству с озером. А на четвёртый день наловили в озере гольцов и хариусов, натопили баню, и после банно-прачечных процедур, разомлев от наваристой ухи и горячего чая, рассуждали о продолжении маршрута. Чистые тела, постиранное бельё, тусклое пламя свечи да красная от жарких дров печь в натопленной избушке – о другом уюте среди промороженной и заваленной снегом тайги даже не думается.

– Коллеги, жалко покидать сей курорт, может, задержимся на денёк, когда ещё удастся в этакой первозданной глухомани отдохнуть, – пошутил Горцев.

– Да, хорошо вставать в полдесятого, свесив ноги с лежанки, – мечтательно отозвался Сергеев.

– Вот, сразу видно, – лодыри, – засмеялся Алёхин. – Не такая уж тут и глухомань, за Удоканом скоро паровозы загудят, избушки на берег озера тоже не с неба свалились. Да и по верховьям зимовья, шурфы… мы со Славентием заглянули в один, так даже дна не разглядели. Здесь явно была разведка на золото, и лет этак через -надцать от глухомани останутся одни воспоминания.

– Ну и что, мы же гидрики, тундра, – в тон ему возразил Горцев, – запасы воды в озере до нас никто не подсчитывал.

– Вода – минерал вездесущий, так что где бы мы ни были он рядом, и вообще, когда мы крутим буром дырки во льду – мы буровики. Если посчитать, то метров сто с гаком льда просверлили. Нас теперь можно использовать вместо буровой вышки.

– А когда мы ловим хариусов – рыбаки, топим баню – кочегары, а ещё повара… в общем, во все дырки затычки.

– Поздно, коллеги, наш путь и далёк, и долог, – напомнил Сергеев строчку из знаменитой геологической песни. – Завтра Макитов приедет за спальниками, а отдыхать на голых досках совсем не курорт, – заметил он, разворачивая карту. – Давайте решим, как дальше двигаться. Хорошо бы не делать крюк по следам каравана, а напрямик спуститься во впадину. Но судя по изолиниям, там крутой склон с редколесьем, и спуск на охотничьих лыжах сомнителен.

– Дай-ка, – попросил Алёхин карту. Приблизив её к пламени свечи, он внимательно осмотрел участок и уверенно произнёс: – С таяком можно скатиться и по более густым изолиниям, лишь бы обрывов не было. – И увидев вопросительные взгляды, пояснил: – Это прочный шест, тормоз. Чем круче склон, тем сильнее на таяк налегаешь, гася разгон. Если спускаться вразброд, по целику, то риска нет, особенно ежели наискосок.