– Петруха, я за! И вообще, коллеги, когда мы за сотни километров от цивилизации определяем, как нам поступать – это воля вольная. Да ещё нам олений караван харч везёт; в общем, везёт нам! – скаламбурил Славич.

– Сплюнь, а то спугнёшь, воля, неволя, свобода, каторга – это сёстры-близнецы.

– Тьфу, три раза, но мы в маршруте по своей воле, а каторга – это когда по принуждению.

– Я имел в виду случаи, в которых по этой воле попадаешь в тупик и выкладываешься из последних сил, как на каторге, – уточнил Алёхин. – В такие моменты о свободной жизни не вспоминается. Да и желудок привязан к харчам, каждый день не даёт забыть, что свобода – это иллюзия. Мысли о воле появляются после того, когда тело насытится.

– Это ты точно подметил, – вставил реплику Горцев, – когда хочется жрать – свобода на втором плане.

– Так это про тело, а не про душу… хотя вы правы, плоть требовательна. – Славич сделал паузу. – Это для плоти существует понятие свободы или каторги, а душе необходима воля. Душа повинуется совести, а плоть – закону. Хорошо живётся, когда закон и совесть не противоречат друг другу.

Горцев усмехнулся:

– Ты, часом, на юриста не обучался?

– Примерно года два назад я читал, – не обратив внимания на иронию, продолжил Славич, – что на санскрите – языке более всего близкого к русскому – «сва» означает небеса, то есть «сва-бо-да» – это аббревиатура и дословно означает «небеса, богами данные», выражаясь по-научному – согласие с непознанным метафизическим миром.

– Как можно соглашаться с тем, что неизвестно! – воскликнул Горцев. – Непознанный мир – это ближе к фантастике или к божественным писаниям…

– Ну, понеслась душа в рай, граждане бывшие комсомольцы, – перебил Сергеев, – вы ещё про инопланетян вспомните. Далековато это от земного реализма, и даже от таёжной романтики…

– Под метафизикой я имел в виду неведомые силы, управляющие всем, что нас окружает, а не библейские писания, – пояснил Славич.

– Ладно, – согласился Сергеев, – мы, советские граждане, к божественным понятиям не сильно привязаны. Я однажды прочёл в Библии, как избранный народ действовал по наставлениям своего Бога… – прервавшись, он свернул карту. – В религиях слишком много разногласий.

– То-то и оно, – вздохнул Славич. – Вечное религиозное сражение. Война с иноверцами, в ней рождается единство воинствующих. Тем, кто воюет, можно то, чего нельзя мирным гражданам. Двойной стандарт.

– Мне ближе не религиозный, а эволюционный взгляд на мир, – уточнил Сергеев.

– Чтобы что-то развивалось, нужно этому что-то сначала появиться, – усмехнулся Славич. – Первично всё же созидание. Если ничего нет, то и развиваться нечему, и враждовать не из-за чего. Мне тоже не нравится религия, а вот слово «вера», исходящее от «ВЕдать о РА», то есть познавать созидающий свет мироздания, внушает оптимизм.

– Познавание и эволюция – синонимы, – Сергеев зевнул. – Всё, что связано с первичностью, сводится к вечному рассуждению о курице и яйце. Говорят же «век живи, век учись, а дураком помрёшь». Нам сейчас лучше предаться метафизике сна, чтобы крепко выспаться в уютном пристанище.

– И то верно. Зацепили мы тему необъятную, для полевых условий бесполезную…

В назначенное утро возле избушки появился Макитов на упряжке с пустыми нартами. «Курортники» не видели его всего четверо суток, но встрече обрадовались, так как это означало возобновление походного ритма жизни. Молодым изыскателям не терпелось вновь шагнуть к горизонту. И если положить неведомые края с новыми впечатлениями на одну чашу весов, они перевесят другую, на которой лежат кочевые неудобства. Поэтому они быстро увязали снаряжение на нарты, бросили прощальные взгляды на царский приют и двинулись к обозначенной накануне седловине.