Проблема апостола Петра и его преемства была недавно исследована несколькими православными богословами[429]. Это, без всякого сомнения, ключевой вопрос в наших взаимоотношениях, но здесь его невозможно рассматривать подробно. Нужно тем не менее подчеркнуть, что этот вопрос может быть разрешен только в более широкой экклезиологической перспективе. Мы старались здесь показать, что для православных христиан – и, как мы верим, также и для первых христиан – каждая поместная евхаристическая община есть вся Церковь Христова. Святой Игнатий видел в епископе и пресвитерах образ Христа и всех апостолов. Это Церковь, основанная на Петре (Мф. 16:18), т. е. каждая Поместная Церковь является Церковью настолько, насколько она сохраняет веру, исповеданную Петром на пути в Кесарию Филиппову. И во всей греческой христианской литературе, как до, так и после раскола, Петр рассматривается как прообраз всех епископов, которые по самой своей функции есть носители истинной веры[430]. И это в действительности как раз и есть теория cathedra Petri, как она была выражена в III в. св. Киприаном Карфагенским в его «De catholicae ecclesiae unitate»: есть только одна епископская кафедра, кафедра Петра, и каждый епископ в своей общине разделяет то же самое епископское служение, ведущее свое происхождение от Петра[431].

Таким образом, епископы в своих Церквах и весь епископат в целом ответственны в Церкви за апостольскую традицию. Тем не менее Православная Церковь не признает никакого видимого критерия истины, который автоматически требует полного послушания. Функция епископа принадлежит Церкви, а не властвует над Церковью. Отдельные епископы и группы епископов могут впасть в ересь, и это столь часто имело место в истории, однако Церковь сохранилась в Истине. Святой Дух обитает во всем Теле Церкви, восстанавливая апостольскую традицию после каждого временного человеческого провала[432]. Это отсутствие критерия не означает, что мы разделяем с нашими братьями протестантами идею индивидуального толкования Библии: в Церкви нет ничего индивидуального, все совершается в общении; нет ничего чисто естественного и человеческого, но все та́инственно. Вот почему вероучительные вопросы разрешаются в соответствии с общим разумом Церкви и запечатлеваются сакраментальной властью епископов, которые обычно встречаются на соборах, чтобы разрешить важные вопросы. Семь соборов признаны имеющими конечное, вселенское, обязательное значение, но другие, не менее значительные вопросы веры были разрешены соборами меньшего масштаба и также получили всеобщее признание; некоторые же истины, которые никогда не ставились под вопрос, содержатся в Предании как самоочевидные, безо всякого формального определения.

Одно из главных отличий православной экклезиологии от практически всех западных понятий о Церкви – это отсутствие в Православной Церкви ясно определенного, точного и постоянного критерия истины, за исключением Самого Бога, Христа и Святого Духа, обитающих в Церкви. На Западе неуклонно развивавшейся теории папской непогрешимости было противопоставлено после краха конциляристского движения протестантское антицерковное утверждение Sola Scriptura[433], и начиная с XVI в. все экклезиологические проблемы были сосредоточены вокруг этого противопоставления. В православии же сама Церковь, всегда действующая как Тело и, как правило, через апостольское служение епископата, есть критерий Истины. Я не знаю лучшего выражения того пути, которым истина пребывает в Церкви, нежели данное во II в. св. Иринеем Лионским: