Как только Мезенцев ступил на порог церкви, он почувствовал, как старинный, сырой воздух, наполненный запахом гнили и плесени, немедленно проник в его легкие. Запах церкви был тяжёлым, маслянистым, с нотами затхлого дерева, старой бумаги и, возможно, давно забытых молитв. Внутри было ещё темнее, чем снаружи, и тени сгущались, несмотря на слабый свет от нескольких керосиновых ламп, которые тут и там тускло мерцали, отбрасывая на стены причудливые, бесформенные силуэты. Ожидаемая пустота ощущалась в воздухе, словно сам храм был далёким эхом от прошлого. Чёрные окна, наглухо заколоченные подгнившими ставнями, выглядели зловеще. Дерево покоробилось и вздулось, по его поверхности расползлись тёмные пятна гнили. Ржавые гвозди торчали криво, словно вот-вот выпадут из расшатанных досок. В щелях между ставнями виднелись клочья паутины, дрожащие от малейшего движения воздуха. Казалось, эти окна не открывались уже долгие годы.

В самом центре храма, среди обрушившихся колонн и полуразрушенных алтарных декораций, Мезенцев заметил группу полицейских. Среди них выделялся его старый знакомый – майор Сергей Павлов. Не просто знакомый. Близкий друг. Когда-то, много лет назад, они начинали работать вместе, ещё совсем молодыми и полными рвения к службе. Тогда казалось, что справедливость – это вопрос усердия, а любой преступник рано или поздно окажется в руках закона.

Теперь Павлов стоял немного в стороне от остальной группы, его фигура была чуть скрючена, будто этот мрак давил на его плечи. Он был человеком средних лет, но уже с запёкшимися следами тяжёлых размышлений на лице. Его гладко выбритое лицо с носом, чуть приплюснутым на кончике, не скрывало того напряжения, которое копилось у него годами. Он был полноват, с толстыми щеками, но несмотря на свой вид, всегда сохранял спокойствие в самых трудных ситуациях.

Его взгляд был проникновенным, цепким, улавливающим даже мельчайшие детали. Он был опытным следователем, но в последние годы всё больше погружался в цинизм и отчуждённость. Жизнь постепенно стирала в нём ту юношескую уверенность, с которой они когда-то вместе начинали. Его походка была немного тяжёлой, как у человека, который вынес в своей жизни слишком много горя, а руки всё время нервно теребили манжеты, будто в бессознательном поиске опоры.

Мезенцев знал, что под всей этой усталостью скрывался тот самый Павлов, с которым они когда-то обсуждали первые дела, спорили о мотивах преступников, мечтали о том, как сделают мир лучше. Но мир оказался сильнее.

Когда Павлов заметил Мезенцева, он слегка кивнул, потом подошёл к нему с каким-то внутренним выражением неудовлетворённости и усталости, словно знал, что детектив не будет доволен тем, что он увидит.

– Здорово, Николай, – сказал Павлов, слегка махнув рукой в сторону тела. – Как ты и просил, если любая инфа появится, сообщить тебе. Так вот, ктож мог подумать, что местные ребята забегут в эту заброшенную церковь и найдут тут её, – он кивнул на девушку. – Мать одного из пацанов сразу сообщила нам. Посмотри сам. Честно говоря, я никогда такого не видел.

Мезенцев шагнул вперёд, но его взгляд не отрывался от тела. Девушка лежала на старом деревянном полу, её тело было измождённым и худым, словно все жизненные силы ушли, оставив лишь высохшую оболочку. Кожа казалась натянутой и сероватой, а в некоторых местах была слегка потрескавшейся, как у старой, забытой куклы, чей срок давности давно прошёл. Мезенцев почувствовал, как холодок пробежал по спине, но сдержал эмоции.

– Чёрт возьми, Павлов, ты серьёзно? – прошептал он, не отводя взгляда от тела. – Это что за… чертовщина? Как это могло произойти?