Павлов тяжело вздохнул, устало проведя ладонью по лицу.

– Что ж… спасибо за вашу работу, Василий Аркадьевич.

– Рад бы сказать, что это было мне в радость, – усмехнулся эксперт, но в его голосе не было ничего, кроме усталости.

Он посмотрел на простыню, под которой скрывалось тело, задержался на её гладкой, натянутой поверхности. Затем кивнул, протянул руку к столу и взял свой блокнот.

– Я подготовлю официальный отчёт, – добавил он, – но боюсь, он вам не даст ничего нового.

Мезенцев поднялся с места и застегнул верхнюю пуговицу пальто.

– Иногда важны не только факты, но и их отсутствие, – тихо сказал он.

Громов усмехнулся и проводил их взглядом.

– Тогда у вас будет очень много материала.

Павлов кивнул ему на прощание, но не сказал ничего.

Когда они вышли в коридор, воздух показался им свежим, несмотря на то, что он всё ещё был пропитан сыростью и формалином.

Мезенцев глубоко вдохнул.

– Ну что, Сергей?

Павлов, шагая рядом, сунул руки в карманы.

– Нужно выйти на воздух.

Когда они вышли из морга, город уже погрузился в ночь.

Петербург жил своей жизнью: по мостовым стучали копыта, извозчики бранились с прохожими, пьяные выкрики разносились по тёмным переулкам, отражаясь от стен старых домов. Сквозь запотевшие окна трактиров пробивался тусклый свет, и доносился хриплый голос певца, выводящего нестройную мелодию. Где-то хлопнула дверь, послышался женский смех, затем глухой звук падения, вскрик – и снова тишина, будто ничего и не было.

Мезенцев поднял воротник и плотнее натянул перчатки. Январский ветер резал лицо, цеплялся за одежду, словно пытался пробраться под неё. Он не любил этот час, когда Петербург становился другим – не тем, что днём, где среди снега и льда ещё теплилась жизнь. Ночью город был похож на хищника, притаившегося в темноте, и улицы его становились лабиринтом, полным теней, куда лучше не заходить без необходимости.

Павлов молча закурил, прикрывая ладонью спичку от ветра. Огонёк дрогнул, вспыхнул, осветил его усталое лицо. Дым повис в воздухе, медленно рассеиваясь.

– Коль, мне всё это не нравится, – наконец сказал он, пряча лицо в воротнике.

Мезенцев покосился на него.

– Думаю, мы должны выяснить, что связывает всех этих девушек.

– Ты считаешь, они не случайные жертвы?

– Я уверен в этом.

Павлов сплюнул на мостовую.

– Хорошо. С чего начнём?

Мезенцев сжал в кармане холодный металл крестика.

– С прошлого.

Они молча пошли по узкому переулку, где скрипел снег под сапогами, где в стенах старых домов пряталась сырость, а из подворотен тянуло мочой и дешёвым алкоголем. Петербург в этом месте казался безликим, чужим, дышащим чем-то затаённым и недобрым.

Внезапно за их спинами раздался странный звук – едва слышный, похожий на короткий вдох или шорох ткани.

Они замерли.

Павлов инстинктивно потянулся к кобуре, а Мезенцев медленно развернулся.

Позади никого не было.

Переулок оставался пустым – узкий проход между домами, где слабо горел фонарь, а в его свете кружил редкий снег. Стена старого здания уходила в тьму, испещрённая трещинами, словно рассечённая временем.

Тишина.

Павлов хмыкнул.

– Нервы, чёрт побери.

Но Мезенцев не ответил. Он внимательно смотрел в темноту.

Фонарь едва заметно дрожал, его пламя колыхалось, будто воздух вокруг него стал гуще.

Или будто кто-то только что прошёл мимо.

Он сделал шаг вперёд, вглядываясь в тени.

Ветер прошёлся по переулку, закружив снег у его ног.

– Николай? – Павлов посмотрел на него с тревогой.

Мезенцев помедлил, но затем покачал головой.

– Показалось.

Они продолжили путь, но в душе детектива осталось ощущение, будто за ними кто-то следил.

Они свернули на Большую Морскую. В этот час улица почти опустела: лишь редкие прохожие торопились домой, кутаясь в воротники, изредка поглядывая по сторонам, словно опасались, что за ними кто-то следит. Петербург жил по своим законам. В богатых особняках ночь проходила при свете свечей и керосиновых ламп, под звуки роялей и негромкие беседы за столами, уставленными графинами с вином. В домах попроще за столами сидели семьями, собираясь у печи, где потрескивали дрова, а слабый огонь лампы едва освещал потрёпанную скатерть.