Мезенцев взглянул через окно. Два экипажа едва не столкнулись, их колёса были опасно близко, и теперь оба кучера выкрикивали друг другу угрозы.

– Будь ты проклят, идиот! – крикнул один.

– Сам идиот! Куда гонишь в таком тумане?

Мезенцев отвернулся. Петербург жил своей жизнью, но что-то в этом городе изменилось. Было в нём что-то чужое.

– Она всегда была смелой девочкой, – вдруг негромко произнёс Воронцов.

Мезенцев перевёл на него взгляд.

– Анна?

Воронцов кивнул.

– Не боялась ни темноты, ни страшных историй. Когда была маленькой, всё норовила заглянуть туда, куда нельзя. Мать всегда переживала, что она упадёт в Фонтанку, потому что в детстве Анна любила наклоняться через парапет, высматривая, что там внизу.

Голос его дрогнул.

– А теперь… Теперь её нет.

Мезенцев не стал говорить, что пока ещё не всё потеряно.

Экипаж тронулся дальше.

– Вы хорошо знали Корниловых? – спросил Мезенцев, чтобы отвлечь Воронцова от мрачных мыслей.

Тот задумался на секунду, прежде чем ответить:

– Достаточно. Их семья приличная, с хорошей репутацией. Отец Ольги держит торговую лавку на Невском. Человек строгий, но честный. Жена его, Елизавета Петровна, женщина добрая, но нервная, всегда переживала за дочь. Они с Анной дружили с детства.

– А сама Ольга? Какая она?

– Тихая, скромная. Никогда не была такой, как Анна. Не лезла вперёд, не пыталась быть первой. – Воронцов на мгновение сжал губы. – Но преданная. Если Анна доверяла ей, значит, Ольга не стала бы молчать, если бы что-то знала.

Мезенцев кивнул. Он встречал таких людей – тех, кто боится, но всё равно говорит правду. Главное, задать правильные вопросы.

Карета свернула на узкую улицу, где фонари были расставлены реже, и тени домов падали длинными полосами на снег. Свет в окнах дома Корниловых горел тускло, но в нём чувствовалась жизнь. Тревожная, взволнованная.

Экипаж остановился.

– Приехали, – тихо сказал Воронцов, но не сразу вышел.

Мезенцев первым распахнул дверь, вдыхая морозный воздух. Воронцов последовал за ним. Тишина этого места казалась гуще, чем в других районах города. Будто сам дом знал, что произошло, и скорбел вместе с его обитателями.

На крыльце стояла женщина средних лет, закутанная в плотную шаль. Она выглядела так, будто не спала несколько ночей, её лицо осунулось, губы были плотно сжаты. Руки крепко сжимали край шали, словно она боялась разжать пальцы.

Когда мужчины подошли ближе, она вскинула взгляд.

– Вы детектив? – голос её дрогнул.

– Да, – коротко ответил Мезенцев. – Николай Мезенцев. А вы мать Ольги?

Женщина кивнула, быстро взглянув на Воронцова, затем снова на детектива.

– Проходите скорее. Девочка очень напугана. Она… она пару дней уже молчит. Но, может быть, у вас получится её разговорить.

Она открыла дверь, пропуская их внутрь.

Дом встретил их тревожной тишиной. Тяжёлые портьеры скрывали окна, в камине потрескивал слабый огонь, отбрасывая зыбкие тени на стены. Воздух был пропитан тревогой, как будто сама атмосфера напиталась страхом. Где-то вдалеке скрипнула половица, и Воронцов невольно дёрнулся, словно ожидал худшего.

Ольга Корнилова сидела в кресле у камина, кутаясь в тёплый плед, но не от холода. Лицо её было бледным, губы искусаны в кровь, глаза блестели от сдерживаемых слёз. Она вздрогнула, когда Мезенцев сел напротив.

– Ольга, – мягко начал он, – я хочу узнать об Анне. Ты была последней, кто её видел.

Девушка сжала плед ещё крепче, словно он мог её защитить.

– Она… она была странной, – прошептала Ольга. – В последние дни… она говорила, что кто-то дышит у неё за спиной.

– В комнате никого не было. Но она клялась… что ночью кто-то стоит у её кровати. И шепчет.