Но сейчас нужно немного отвлечься.

Мезенцев сидел в кресле, устало опершись локтями о подлокотники. Он вытащил папиросу, чиркнул спичкой и затянулся. Дым тёплой горечью заполнил лёгкие, но напряжение не отпускало.

Он потянулся к графину, налил виски в стакан. Жидкость густо перелилась, заиграла в свете камина, оставляя след на стекле. Он взял стакан, немного покрутил в руке, сделал глоток. Тепло разлилось по горлу, опустилось в живот. Второй глоток – крепче, резче.

Но ни дым, ни алкоголь не помогли. В голове всё так же шумело.

Не заметил, как тяжесть навалилась на веки. Огонь в камине постепенно угасал, тени в углах кабинета сгущались, и вскоре он провалился в тревожный, неглубокий сон.

Когда он проснулся, в кабинете царил полумрак. Камин давно потух, оставив после себя лишь серый пепел. Он потёр лицо ладонями, прогоняя остатки сна. В голове всё ещё звучали отголоски ночных размышлений.

За окном стояла ясная морозная погода. Солнце пробивалось сквозь стекло, освещая комнату холодным светом. Мезенцев поднялся с кресла, потянулся, ощущая ломоту в затёкших конечностях.

Понимая, что на улице стужа, он вышел из кабинета и поднялся в спальню. Достал из гардероба тёплую рубашку, надел шерстяной жилет, застегнул плотное пальто, намотал на шею шарф и нахлобучил шляпу.

Только после этого он спустился вниз, вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь.

Холодный воздух тут же ударил в лицо, пробуждая окончательно. Он глубоко вдохнул, чувствуя, как мороз наполняет лёгкие.

«Наконец, хорошая погода», – мелькнула мысль.

Он быстрым шагом направился в сторону Казанского собора, сжимая в кармане крестик. В этот раз у него была цель – узнать, что он из себя представляет. Возможно, там, в тени колонн и свечного света, его ждут ответы.

Мезенцев шагнул внутрь тяжёлой дубовой двери, и воздух, пропитанный сыростью и старостью, будто сомкнулся вокруг него. Здесь было холодно, но не так, как на улице. Этот холод исходил от каменных стен, напитавшихся временем, от старинных шкафов, доверху забитых тяжёлыми фолиантами, и от самих бумаг, чей пожухлый вид говорил о сотнях, а то и тысячах рук, листавших их прежде. Запахи чернил, пергамента и восковых свечей смешивались, создавая тягучий аромат, вызывающий у детектива странное, неприятное чувство – будто он погрузился в чужую память.

Помещение скрывалось в полумраке. Высокие, как в храме, окна были затянуты инеем, сквозь который едва пробивался блеклый утренний свет Петербурга. Казалось, сам город снаружи пытался заглянуть сюда, но стекло, покрытое ледяными узорами, не пропускало его взгляда.

За массивным дубовым столом, заваленным пожелтевшими бумагами, пыльными книгами и россыпью сургучных печатей, сидел пожилой архивариус. Он был худ, сутул, его морщинистое лицо напоминало высушенный пергамент, а круглые очки сидели на носу так неустойчиво, что, казалось, ещё немного – и они просто упадут. Длинные костлявые пальцы не торопясь переворачивали страницы открытого перед ним фолианта. Он поднял голову, и взгляд его тусклых серых глаз скользнул по гостю, оценивающе и без спешки.

– Чем могу помочь? – голос был хриплым, будто архивариус нечасто говорил вслух.

Мезенцев не стал терять времени. Он молча достал из кармана крестик, разжал ладонь и положил его на гладкую поверхность стола. Металл показался холоднее обычного.

– Мне нужно узнать, кому мог принадлежать этот крест, – сказал он спокойно, но с внутренним напряжением, внимательно наблюдая за реакцией архивариуса.

Архивариус медленно потянулся к предмету, взял его тонкими сухими пальцами, с осторожностью, присущей человеку, привыкшему иметь дело с хрупкими вещами. Он повертел крестик в руках, внимательно рассматривая его с обеих сторон, и его брови чуть дрогнули.