В голове всё ещё крутились строки из судебно-медицинского заключения. Обугленные внутренности. Гортань – единственное уцелевшее место. Как, чёрт возьми, такое вообще могло произойти? Это не укладывалось ни в одну из возможных версий.

Пока он шёл, город постепенно редел. Высокие фасады доходных домов сменились старыми строениями с заколоченными окнами. Под ногами мерзлый снег похрустывал с каждым шагом. Лавки закрывались, редкие прохожие ускоряли шаг, будто сама ночь подгоняла их домой.

Он шёл быстро, целенаправленно, стараясь не вглядываться в темнеющие проулки. Всё равно там ничего, кроме мусора, крыс и пустоты.

Когда показались очертания заброшенной церкви, он выругался.

– Чёрт… пока шёл, уже стемнело.

Петербургские ночи были чернильными, особенно в этой части города, где фонари стояли редко, а их свет скорее терялся в тумане, чем действительно освещал улицы.

Он остановился у входа и медленно вытащил из кармана мятую пачку папирос. Провёл пальцами по её краю, с легким нажимом выдавил одну и поднёс к губам. Бумага чуть хрустнула от давления зубов.

Другой рукой он достал спичечный коробок, чиркнул – огонёк вспыхнул резко и ярко, мгновенно бросив дрожащий свет на его пальцы. Ветер тут же попытался его задуть, но Мезенцев прикрыл спичку ладонью, оберегая тепло. Поднёс к папиросе, кончик затлел красным угольком, выпустив первые тонкие струйки дыма.

Он сделал глубокую затяжку, чувствуя, как терпкий дым наполняет лёгкие и согревает изнутри. Никотин привычно отдавал горечью в горле. Несколько секунд он держал дым в себе, затем медленно выпустил его сквозь зубы, наблюдая, как серый шлейф растворяется в холодном воздухе.

Папироса тлела ровно, слегка потрескивая. Он снова подтянул её к губам, пальцы легко постукивали по её тонкому корпусу, от чего пепел осыпался на землю. Огонёк на конце то разгорался ярче, то снова угасал, следуя за его дыханием.

Тишина вокруг оставалась густой и неподвижной, а лёгкий ветер лишь иногда пробирался в воротник, напоминая о зимней прохладе.

Двери церкви, как и в прошлый раз, были приоткрыты. Мезенцев затушил папиросу носком ботинка, глубоко вздохнул и шагнул внутрь.

Сырость и холод встретили его сразу. Воздух здесь был застоявшимся, мёртвым. Запах пыли смешивался с чем-то ещё… чем-то прогорклым, затхлым, будто старое, истлевшее мясо.

Он чиркнул ещё одной спичкой, держа её чуть в стороне, чтобы огонь не обжёг пальцы. Свет осветил узкий проход между рядами гнилых скамей. Тени плясали по стенам, складываясь в причудливые формы.

Мезенцев двинулся вперёд.

Половицы под ногами протяжно скрипнули, гулко отдаваясь в пустом помещении.

Где-то впереди послышался глухой звук – словно небольшой предмет сорвался с края полки и упал на деревянный пол, прокатившись пару сантиметров, прежде чем замереть.

Мезенцев резко обернулся. Позади – пустой тёмный коридор, стены которого терялись во мраке. Ни движения, ни звука. Только холодный воздух тянулся откуда-то из глубины помещения.

Он медленно выдохнул, подавляя нервное напряжение.

Свет спички качнулся, осветив алтарную часть. Каменный престол, весь покрытый вековой пылью. Именно здесь, в нескольких шагах, нашли тело.

И тут он увидел это.

Небольшой медный крестик, лежавший прямо перед алтарём.

Мезенцев нахмурился. В прошлый раз здесь не было ничего. Он осматривал церковь досконально, каждый угол, каждую скамью – но этого крестика он не находил.

Он медленно подошёл ближе, присел на корточки, поднял находку двумя пальцами. Крестик был холодным, но совсем не ржавым, словно его положили сюда совсем недавно.

Он перевернул его и нахмурился.