– А я сказал: хватит этих игр. – Его голос теперь тихий, но сдержанный гнев в каждом слове. – Ты моя жена. Я имею право прикасаться к тебе. Или ты забыла, где твоё место?

Он снова попытался поцеловать. Я резко отвернулась.

– У меня месячные, – выдохнула. – И я не хочу. Просто… не хочу.

Он застыл. Глубокий вдох. Сильная хватка за шею, и ожидание чего-то жесткого, но всё что он делает, – тяжело выдыхает и убирает руку.

А потом – шаг назад. Улыбка, но сжатыми зубами.

– Конечно. Как удобно. У тебя либо месячные, либо истерика. Ни ласки, ни страсти. Ты просто… тело. Холодное. Никакое.

Он выпрямился, поправил рукав.

– Иногда я думаю, что зря сделал тебе это предложение. Нужно было выбрать кого-то попроще. Ту, что умеет улыбаться. Ложиться рядом не как жертва, а как женщина.

Он прошёл мимо меня. Телефон зазвонил.

– Алло… Да. Я выезжаю.

Пауза.

Он остановился у двери, не оборачиваясь:

– Мы продолжим позже. И, надеюсь, куколка, ты к тому времени перестанешь себя вести как монахиня.

Хлопок двери. Тишина.

Я стояла, не двигаясь. Запястья всё ещё пульсировали.

Тепло его рук – будто ожог.

Поднимаясь наверх, медленно, будто ноги были ватными, старалась успокоить сердце, готовое выпрыгнуть из груди. В доме было тихо. Слишком. Даже часы в коридоре казались осторожными, как будто боялись нарушить хрупкое равновесие между тем, что было, и тем, что пыталась не чувствовать.

Зашла в ванную, щёлкнула по выключателю. Свет был мягкий, тёплый, почти уютный.

Повернула кран – вода потекла в глубокую белоснежную чашу, гулко наполняя пространство звуком.

Пара капель попала на кафель – странно, как тихо это тоже звучало.

Я подошла к зеркалу.

Остановилась.

Долго смотрела на своё отражение.

Высокая. Худощавая, но не болезненно – кость тонкая, ключицы острые.

Кожа – светлая, с лёгким персиковым оттенком. Волосы – до лопаток, тёмные – почти чёрные, сейчас собраны в низкий узел, выбившиеся пряди обрамляли лицо.

Глаза – серо-зелёные, спокойные, но сейчас в них было что-то чужое. Усталость, смешанная с какой-то бессильной злостью.

Люди в округе всегда говорили: “Ты красивая. Такая… утончённая.”

Но в этом отражении себя почти не видела. Только оболочку.

Я медленно расстегнула молнию на платье. Опустила ткань до пояса.

Левое плечо – синеватый след, похожий на размытое пятно краски. Уже не новый. Но ещё заметный.

Ниже – на внутренней стороне руки – два пятна, будто кто-то схватил слишком крепко. Потому что и правда схватил.

Я прикоснулась к одному из них пальцами. Не сильно. Но почувствовала: боль всё ещё там.

Каждый раз он говорит, что любит.

Каждый раз после – молчит.

А я… Просто надеваю платье с рукавом и иду на работу. Как будто ничего не происходит.

Развязываю волосы, что рассыпаются по плечам.

Снимаю бельё и вздыхаю.

Вода в ванне почти набралась. Пар лёгким туманом поднимался к зеркалу, стирая границы между мной и моим отражением.

Хотела раствориться в этом паре. Исчезнуть.

Хотя бы на час.

Пусть бы ничего не чувствовать.

Ни памяти тела. Ни памяти сердца.

Бриэль

Я открыла глаза резко, будто кто-то внутри меня закричал.

В комнате было уже светло.

Я резко повернулась к тумбочке, взгляд – на часы.

08:47.

Чёрт.

Сердце сорвалось вниз.

С работы не звонили, но уже точно должна была быть в больнице. Я всегда приезжала раньше – чтобы всё проверить, спокойно войти в ритм… А сейчас…

Сорвалась с кровати почти в прыжке.

Халат – в сторону, в шкафу выхватила тёмно-синее платье до колен. Волосы – быстро причесала, даже не глядя. Умывание – в ледяной воде.

Схватила медицинскую папку, сумку, ключи.

Сердце билось в горле.

Я уже бежала вниз по лестнице, когда услышала его голос: