На улицах было всё, что он помнил: полуголые дети, бегающие между грузовиками; женщины с товарами на головах; мужчины в комбезах, чёрные от угольной пыли; пьяные белые – бывшие бойцы, спавшие под навесами, у которых давно не было отрядов и приказов. В воздухе стояли запахи пота, железа, масла и дешёвого алкоголя. Проститутки – в основном местные, но хватало и приезжих – стояли у входов в гостиницы, одетые ярко, почти вызывающе, но с такими же уставшими глазами, как у тех, кто охранял их. Кто-то махал рукой знакомым, кто-то трогался, кто-то курил, сидя на капоте старого джипа. Они были частью пейзажа. Как вывески пабов, как вонючая сточная вода, текущая вдоль тротуаров.

Люк прошёл через всё это, как сквозь дым. Его не замечали. Или делали вид, что не замечают. Он был здесь не первый год, не вызывал эмоций – был законом, костяком, тенью. Той самой силой, которая держит город от распада. Или придавливает его вниз – в зависимости от точки зрения.

У базы – бывший ангар, перестроенный под командный пункт департамента охраны стратегических ресурсов – стояли бойцы. Вся охрана здесь была его: бывшие легионеры, контрактники, авантюристы, которые выжили в слишком многих операциях, чтобы верить хоть во что-то. И местные – молодые, злые, умеющие слушать и стрелять.

В их глазах было уважение и лёгкий страх. Дюпон знал: его уважают не за должность, а за то, что он всегда возвращается живым. И у него – всегда порядок.

– Капитан, – навстречу вышел высокий мужчина с резкими чертами лица, в серой форме. Слегка кивнул. – Давно жду.

– Орлов, – сказал Дюпон. – Всё спокойно?

– Пока да. Но сегодня ночью пытались поджечь подстанцию на южной шахте. Отбились. Одного поймали. Местный. Но с инструкцией на английском.

Дюпон посмотрел на него.

– Это подтверждает, что они рядом.

– И что кто-то дал им карту объекта. Нашу карту.

Молчание повисло между ними. Потом Дюпон шагнул ближе, говоря глухо:

– Парень в кузове умер. Похороны – в два этапа. Первый – сразу. Второй – в рапорте, с подписью. Сделаешь?

– Уже делаю, – кивнул Орлов. – И, Люк… это только начало. Сека здесь. Я чувствую.

Внутри базы стоял запах: металл, масло, оружейная смазка, жареный кофе и пот – смесь, узнаваемая каждым, кто вверил себя войне. Помещение бывшего склада было разбито на секции: оперативный центр, склад, армейская кухня, спальные ниши под навесами. На стенах – карты, схемы рудников, спутниковые снимки. В углу стоял старый телевизор, по которому шел зацикленный выпуск французских новостей – без звука, только с субтитрами.

На полу лежало тело Рено, укрытое простынёй. Рядом – чистый автомат, аккуратно разобранный, и его жетон.

– Успел сказать что-нибудь? – спросил Орлов, поправляя ремень кобуры.

– Нет. Смотрел в небо, – тихо ответил фельдшер. – До самого конца.

Дюпон кивнул. Он подошёл к телу, склонился, коснулся пальцами края простыни, но не открывал. Это был ритуал. Живые – его забота. Мёртвые – долг.

– Завтра с утра, – сказал он. – Отправьте тело в шахтёрскую капеллу. Местный священник приедет – он знает, что сказать и делать.

– Да, капитан.

Они прошли в командный отсек. Здесь воздух был прохладнее – старый промышленный кондиционер трудился как мог. На столе – список объектов: прииски, насосные станции, дороги, склады. У каждого – свои пометки. Зелёные – безопасны. Жёлтые – угроза. Красные – потеряно или на грани.

– Смотри, – Грегуар Орлов указал на две точки на востоке. – Здесь были люди Секи. Одного снял снайпер. Старый наёмник, точно родезиец. Шёл с группой. Десять человек. С полным снаряжением.

– Цель?

– Предположительно – погрузочный узел №2. Оттуда идёт руда прямиком в порты. Если перережут – будут бить по франко-корпоративной цепочке. Это уже не просто партизаны. Это тактика.