Когда я проснулась, то первые несколько секунд думала, что нахожусь дома, но, когда открыла глаза и увидела Альберта, поняла, что кошмар в моей жизни не закончится никогда.

– Я вижу, ты не очень хорошо отдохнула, – сказал мой мучитель и указал на поднос на столе. – Надеюсь, еда поможет тебе восстановить силы.

В мои планы не входило объявлять голодовку (силы и мнимая покорность пригодятся мне для побега), поэтому я набросилась на пищу со всей поспешностью, свойственной голодному человеку. Семья привила мне манеры воспитанной леди, поэтому я не могла не высказать похвалы повару, тем более что всё оказалось очень вкусным.

– Я передам твои слова Саре, но ей будет вдвойне приятно, если ты сама её поблагодаришь.

– Так значит, эту еду приготовила Сара?! – вскричала я, с ужасом одёргивая руку от недоеденного бутерброда.

Я содрогнулась при мысли, что старуха с зашитым ртом прикасалась своими руками к еде.

– Успокойся, Люсиль, – проворковал Альберт, поправляя за мной хлеб. – Сара хорошая хозяйка, а к её внешности ты скоро привыкнешь. Она вполне безобидна.

– За что ей зашили рот? – не могла не спросить я.

– Сейчас ты ещё не готова услышать правду об этих людях. Скажу только, что не стоит их бояться.

– Пожалуйста, Альберт, позвольте мне покинуть это место.

– Что за глупости ты говоришь? Здесь же наш дом. Мой учитель – больной человек и нуждается во мне, я не могу его бросить.

– Зато я могу. Я никого из вас не знаю, я хочу вернуться домой, к родным. Пожалуйста, Альберт, отпустите меня!

– Нет. Я люблю тебя и ты моя невеста, теперь наши жизни связаны. И разве ты сама не проявляла ко мне интереса в том парке?

Я кивнула, но в душе прокляла тот день и тот парк, а потом залилась слезами и стала умолять этого бездушного мужчину отпустить меня домой.

– Если вы так любите меня, то должны сделать меня счастливой, – завершила я, захлебываясь слезами. – А счастье моё не в этом месте. Зачем, зачем вы меня похитили? Здесь страшно, здесь мерзко.

– О, Люсиль, не говори так. Я безумно тебя люблю, и своими речами ты только разрываешь мне сердце. Я действительно хочу, что бы ты была счастлива. Так и будет, надо лишь подождать, пока ты привыкнешь к этому месту. Забудь об Америке, теперь я не в силах тебя вернуть. Германия уже начала войну.

Я залилась слезами пуще прежнего. Я поняла, что он никогда меня не отпустит. Оставалось только бежать, и теперь я должна была постоянно быть начеку, чтобы не упустить первой представившейся возможности.

Альберт стал утешать меня, прижимая к своей груди, совсем как мама в детстве, а потом стал напевать на своём родном языке, и до того это было прекрасное пение, что я невольно заслушалась и начала успокаиваться.

– Когда я смогу выйти из комнаты? – уже совершенно успокоившись, спросила я, когда он закончил петь.

– В любое время, если рядом я. Я могу показать тебе дом прямо сейчас.

– А собака?

– Цербер охраняет двор.

И вот он – долгожданный момент – когда я отправилась осматривать дом, чтобы найти возможные пути для побега. Но, как только я вышла из комнаты, сразу поняла, что моим надеждам не суждено сбыться. Мы оказались в длинном коридоре, в котором все двери были заперты, и открывал их Альберт своими ключами, но ни одна из комнат не оказалась выходом. Он показал мне уборную, столовую, смотровую, лабораторию и только; прочие двери так и не открылись передо мной. Я представления не имела, где находится выход наружу, потому что во всех комнатах окна располагались так же высоко, как и в моей. Этот дом был тюрьмой, и только счастливый случай мог избавить меня от неё.