Через неделю Кучум узнал, что казаки в поисках бухарских купцов спустились по Иртышу в южные земли ханства, покорили Каурдак и окрестные земли, подчинили князька Елыгая, что, по слухам, отдал Ермаку не только ясак, но и предлагал в жены свою дочь.

– Гляди, великий, он и с малым числом воинов скоро отберет у тебя всех подданных! – хищно сверкая глазами, говорил Карача, раболепно кланяясь хану. – Нужно ударить, пока не поздно!

Кучум молчал, медлил с решением, не желая рисковать теми силами, что успел собрать за столь долгое время. Изворотливый ум хана уже подсказал ему, что надобно заманить казаков в определенное место и там ударить всей мощью, находящейся под рукой.

А тем временем отряд казаков осадил Кулары, одну из самых мощных крепостей ханства. Туда и повел свои войска Кучум, крадучись, как тигр, выжидая нужного часа…

Под Куларами же был ад. Шел четвертый день осады, несколько штурмов не увенчались успехом, тела убитых казаков так и лежали под укрепленной землей и камнями деревянной стеной, было множество раненых. Архип, Тимоха и Ясырь, отступая к лагерю, тащили раненого Асташку. Тимоха нес его на спине, Ясырь, прикрывая голову, мчался во весь опор рядом, Архип ковылял с пищалью в руках, то и дело слыша посвист стрел по сторонам. Одна из стрел, пропев над головой Ясыря, впилась под левую лопатку раненого Асташки, и, судя по тому, как мгновенно рубаха оплыла кровавым пятном, тащить его не было уже никакого смысла. Но Тимоха, пыхтя и обливаясь потом, все же донес его, чтобы убедиться, что есаул уже мертв… На подходе к лагерю Архип увидел Ермака. Тот стоял, глядя на укрепления, и лицо его, уже почти стариковское, изменившееся от всех перенесенных невзгод, перекошенное злобой, было белым, как у мертвеца.

Вечером, когда схоронили мертвых, тех, кого удалось унести с поля боя, Ермак сказал, натянув улыбку:

– Надобно идти далее. Ничего, на обратном пути заберем непокорные Кулары!

И казаки ушли обратно, направляясь к Кашлыку, – Ермак был уверен, что помощь близка. Флотилия его свернула по Иртышу на реку Вагай, где долго боролась с течением. А вскоре началась страшная буря. Сама природа будто была недовольна незваными гостями – ветер хлестал в лицо дождем, небо жутко освещалось вспышками молний. Архип стер руки в кровь, силясь орудовать веслом. Но плыть дальше по взбушевавшейся реке было невозможно. И, когда флотилия прошла Вагай и вновь вошла в воды Иртыша, Ермак велел разбить лагерь.

Казаки разбрелись по берегу в поисках ветвей для сооружения шалашей. От шума дождя и ветра не было слышно ни голосов, ни любого другого шума. Архип, скинув свое имущество – связку пушнины, коей желал выручить судьбу Михайлы и Анны, – бросил в общий струг с прочей рухлядью. Здесь же оставил пищаль – даже в случае опасности в ней не было никакого толку, все отсырело. Он оглянулся. Видневшаяся вдали на холме кромка леса изредка зловеще освещалась молниями. Архип не мог понять того тягостного чувства, которое овладело им. То ли общее уныние в отряде передалось ему окончательно, то ли душа предчувствовала неладное. Широкой заскорузлой ладонью провел по лицу, стирая воду, и на мгновение остался стоять так, прикрыв глаза. В последнее время все чаще вспоминалась Белянка, их молодость в Новгороде, вспоминались и ужасы последних лет, отчасти заставившие его уйти на край света и вот уже который год находиться среди казаков. И он даже уже не представлял, как сможет вернуться к мирной жизни, к внукам, дочери, он забыл о том, какой была та мирная жизнь кузнеца, когда лишь изредка брался он за саблю, защищая родную землю. Неужели теперь суждено сгинуть здесь, без славы, без креста? А ежели нет, то когда сможет вновь увидеть дочь, внуков, перед коими испытывал смутную вину за то, что исчез из их жизни так надолго?