И, выскочив из шатра, они бежали, петляя между метавшимися стражниками, отчаянно бросавшимися на защиту своего господина. Одна из пуль мерзко прожужжала над самой головой, и Карача, вцепившись руками в затылок, еще быстрее побежал к берегу. Вдвоем с Ибрагимом они спустили на воду первую попавшуюся лодку, запрыгнули в нее и, отчаянно взмахивая веслами, уплыли прочь от разгромленного лагеря в темноту… Вскоре они пристали к поросшему тростником берегу, и только здесь, упав ничком на влажную землю, Карача успокоился, хотя нижняя челюсть тряслась еще долго и неудержимо. Покосился на Ибрагима, злясь на то, что старик стал свидетелем страха своего господина. Старый слуга, хмуря седые брови, чинил развалившийся во время бегства сапог. Карача даже подумал ненароком прирезать его, но заветный кинжал был потерян…

Когда забрезжил рассвет, их нашел посланный одним из сотников отряд. Продрогшему мурзе тут же накинули на плечи овчинный тулуп. На лодках Карачу отвезли к Кашлыку, где все еще стояло его войско. Там, пряча глаза и опуская головы, сотники доложили мурзе, что вся его стража перебита, убиты оба его сына, а отряд казаков, совершивший столь дерзкую вылазку в ночи, занял возвышенность, на которой стоял лагерь. Отряд уже окружен, но они никого и близко не подпускают – бьют из пищалей. Бледнея и трясясь от гнева, Карача принялся бить по щекам своих сотников за то, что проглядели врага и из-за этого теперь его сыновья мертвы.

– Приказываю вам, убейте! Убейте их немедленно! – срывая голос, визжал Карача, и сотники его побрели к своим отрядам – вести их на штурм захваченного казаками лагеря. Издалека мурза наблюдал, как по холму целой ватагой с дикими криками и визгом карабкаются его воины и как плотная пищальная стрельба нещадно косит их, устилая подножие возвышенности убитыми и ранеными. Тех, что еще живы, пытаются спасти, оттащить назад, но пули не дают сделать этого. Мрачнея, сотники посылали в бой все новые и новые отряды…

Матвей Мещеряк, возглавивший ночную атаку на лагерь Карачи, приникнув плечом к перевернутой телеге, служившей укреплением от густо летящих стрел, бьет из пищали неустанно, только успевает отдавать разряженное оружие и принимать готовое. Подле него, целясь, отстреливается Архип. Гришка Ясырь рядом – раненный в руку в ночном сражении – только и успевает заряжать пищали. Поодаль из кустов торчат стволы самопалов – казаки держат оборону на своих рубежах. Особенно яро сражается сегодня Тимоха, одноглазый рослый мужик с обширными залысинами и густой спутанной бородой – он с упоением мстит за младшего брата, тот погиб в отряде Ивана Кольцо. Но вот стрела, впившись в плечо, подкосила его. Не издав ни звука, он обломал стрелу пополам и, оскалившись, вернулся к прежнему месту.

– Долго не выстоим, атаман! Их – тьма! – взвыл Ясырь, насыпая порох в дуло пищали Архипа. Матвей, весь поглощенный боем, молчал, добела закусив губу…

…Карача не находил себе места, все ходил взад-вперед, изредка поглядывая на укрепления притихшего Кашлыка. Вокруг города оставалось все еще много воинов, а штурмующие лагерь силы значительно таяли…

– Пошлите еще людей! – кричал Карача на сотников, топая ногами.

– Тогда мы не сможем продолжать осаду! – возразил один из сотников, старик, служивший еще отцу своего господина.

– Еще слово – и я велю тебе самому пойти туда! – хватаясь за плеть, прошипел Карача, и в ту самую минуту со стен Кашлыка ударила пушка. Ядро, просвистев над головой мурзы, врезалось в столпотворение всадников, что издали также наблюдали за боем… Подняв испачканное землей лицо, Карача взглянул на разбросанные по сторонам тела убитых, на хрипящих, бьющихся на земле лошадей, а после с изумлением увидел, что из города, рассеивая толпу неприятелей пищальными выстрелами, выходит казацкое войско на помощь осажденным товарищам, и вел их – мурза не сомневался – сам атаман Ермак…