Еще один пушечный выстрел вырвал с места стоявших недалеко от мурзы воинов, и тогда он уже не помнил, как вскочил на коня, что тут же подвели ему, как отчаянно начал стегать скакуна плетью, уносясь прочь и оставив свое войско и верного слугу Ибрагима, что побежал было за господином, но пал, перерубленный казацкой саблей. Охваченные страхом, татары даже не бились – убегали, бросались в реку, пытались сдаться неприятелю, поднимая вверх руки, но казаки не брали пленных – сдававшихся рубили на месте.

Ермак, гвоздя саблей налево и направо, вел людей к отряду Мещеряка, и некоторые татарские сотники еще пытались организовать оборону, носясь из стороны в сторону на взмыленных лошадях, но было поздно – войско Карачи, охваченное беспорядочным бегством, и не думало сражаться. Старый татарский сотник сам начал рубить отступающих, что попадались ему, проклиная их за малодушие, пока пищальная пуля не снесла ему половину черепа… Архип, довольный своим столь метким выстрелом, не смог сдержать улыбки…

– Побежали, черти! Гляди, как драпают, ребята! А ну, за мной! – заревел Мещеряк, выхватывая саблю, и первым из своих бросился преследовать врага.

– За наших ребят все поплатитесь, стервы! – волоча за собой саблю в здоровой руке, грозился Ясырь…

Вскоре все было кончено. Подобрав свое оружие, унося на себе раненых, казаки вернулись в Кашлык. Там, кое-как перевязанные, изможденные минувшим сражением, они собрали круг, уже столь немногочисленный после множества потерь. Ермак, сильно поседевший за последние полгода, был угрюм и немногословен. Ожидая его слова, казаки жадно глядели на своего предводителя.

– Вам известно, что до осадного нашего сидения к нам прибыли бухарские купцы. Жаловались они на то, что хан Кучум не дает их торговым караванам пройти в Сибирскую землю. Так он пытается вновь обречь нас на голодную смерть. К тому же чем нам кормить московские полки, что придут нам на помощь?

– А где они, эти московские полки?

– Верно! Ни слуху ни духу от них!

– Погоди, мужики! Дайте Ермаку Тимофеевичу слово дале держать!

Ермак, тяжело глядя поверх голов собравшейся вокруг него толпы, ждал, пока ропот стихнет, и продолжил:

– Сие верно, мы не ведаем, как скоро прибудет московская помощь! Посему надобно спускать на воду наши струги и самим выходить в поход на Кучума! Ежели татары явятся вновь и возьмут нас в осаду, отбиться едва ли сможем – пороху почти не осталось.

После недолгого молчания на призыв Ермака отозвались голоса:

– Вели идти за тобой, атаман! Хоть в огонь, хоть в воду веди.

– Верно, все одно пропадать! – вторил чей-то голос позади всех.

– Щас как дам в зубы, «пропадать»! – обернувшись, погрозил кулаком Тимоха.

Наскоро законопатили и засмолили оставленные еще по прибытии в Кашлык струги и вскоре пустились в поход. Уместившись всего в семи лодках, казаки удрученно глядели на брошенные гнить у берега, похожие на домовины, тридцать судов, в коих уже не было никакой надобности…

Направив свой отряд в поход, Ермак и не ведал, что к Уральскому камню во весь опор уже шло войско воеводы Мансурова, отправленное Москвой на помощь атаману. Подождал бы Ермак еще две-три недели, и все, возможно, сложилось бы для него и других казаков иначе. Но сему было не суждено сбыться…

Не ведал Ермак и о том, что Карача, собрав жалкие остатки своего войска, уже пришел в Бегишево городище, где хан Кучум копил силы, и бросился ему в ноги, клялся в верности и желании совместными усилиями уничтожить казаков. Старый хан, облаченный в меха, рысьими глазами взирал на согнувшегося перед ним на ковре мятежного вельможу. И хорошо было бы преподать урок всем, велеть схватить этого пса и лишить головы. Но его люди нужны. Кучум медлил с прощением Карачи, позволив, однако, ему и его воинам остаться у себя в стане, но дальнейшие события вскоре все изменили.