Он дал знак, и князю поднесли икону с изображением Иоанна Крестителя в бесценном, покрытом драгоценными каменьями серебряном окладе. Иван Федорович поцеловал икону в знак безмерной благодарности и перед уходом был допущен к руке государя. Напоследок взглянул в землистое, нездоровое лицо Феодора Иоанновича, и князю вдруг стало невообразимо жаль его, оказавшегося на престоле вопреки своей воле, и теперь одному Богу известно, сохранит ли он в ходе грядущей придворной борьбы, о коей говорил Шуйский, не только свою семью, но и саму жизнь…
Набрав бесчисленное множество скопленных за годы службы богатств, Иван Федорович на следующий день уехал, не устроив долгого прощания. Буде!
По дороге к Кирилло-Белозерскому монастырю возок князя, окруженный плотным кольцом вооруженных, закованных в броню всадников, заезжал в каждую обитель, что встречалась ему на пути, и щедро одаривал их, просил настоятелей и братию молиться о его душе. Надолго по обыкновению не задерживался, словно торопился оставить мирскую жизнь…
И вот показались вдали возвышающиеся над пустошью каменные стены и башни Кириллова монастыря, красочно, как в сказке, отражаемые в покрытой рябью глади Сиверского озера. Князь Мстиславский долго глядел на венчавшие стены купола церквей и собора, выглядывая из окошка возка, затем не выдержал, велел остановиться и, кряхтя, вылез наружу, пожелав идти пешком. Всадники шагом вели лошадей на почтительном расстоянии. Перед святыми воротами с надвратной церковью князь остановился. Вскинув голову, глядел на висевшую над аркой потемневшую икону, неторопливо, чинно перекрестился трижды, поклонился в пояс и вошел в ворота, из коих князю Мстиславскому уже не суждено будет выйти.
После вручения игумену сундуков с дарами князь отпустил стражу, старшого одарил шубой со своего плеча. Тот со слезами бросился кланяться, но князь воспретил и приказал уезжать. Когда стража и возок скрылись за воротами, князь наконец осознал, что отпустил от себя последнее, что как-то связывало его с прошлым. Ныне всё…
В тот же день он принял постриг с именем Иона и поселился в давно уготованной для него келье. И незаметно потекли дни, месяцы… Старец Иона целыми днями в свободное от служб время проводил у лучины за книгами, отдавшись одной из главных своих страстей целиком. Словно и не было Москвы, ее шумных улиц, великолепия боярских хором и просторных палат в царском дворце. Он отпустил прошлую жизнь. Нет более великого боярина Ивана Мстиславского… Есть поросший седой бородой инок, страдавший от стремительно надвигающейся немощности и слепоты…
И лишь однажды, бережно перелистывая одну из многих книг, коих монастырская братия несла в келью Ионы, он замер на мгновение и, закрыв лицо широкой ладонью своей, всхлипнул, дал волю слезам. Это был созданный еще при митрополите Макарии том «Апостола». И перед глазами старца возник давно несуществующий Печатный двор, в котором князь Мстиславский часто бывал с Сильвестром, Адашевыми и Курбским, возникли стены Казани и ведомое князем войско под стягами с ликом Спасителя, возник переполненный людом Успенский собор и склонившийся перед великим Макарием еще юный Иоанн Васильевич… И вновь сердце переполняется трепетом и радостью… Сколько еще впереди! Впереди вся жизнь…
Умер старец Иона спустя год после пострига, не ведая ни о происходивших тогда событиях в стране, ни о судьбе своей семьи. Тело его было перевезено в Москву и упокоилось в родовой усыпальнице[3], как того желал великий боярин, князь Иван Федорович Мстиславский.
6 глава
Окрестности Кашлыка, Сибирское ханство