А бывало, что Борис приходил к государю по иным делам, в коих Феодор вновь упрямился, и тогда Годунов падал пред ним на колени и молил освободить его от всех должностей:
– О тебе одном пекусь! Но ежели неугоден, ежели не надобен, отпусти, государь, из Москвы. Уеду с семьей! Не хочу видеть, как рушится все, что мы возводили с великим дядей твоим Никитой Романовичем!
Тогда Феодор не выдерживал, просил у Бориса прощения, задабривал порой подарками, и в итоге Борис все одно делал то, что было им задумано. А порой на помощь приходила Ирина, находившая способ донести до мужа, что надобно делать так, как сказал Борис, и государь, во всем ее слушавшийся, соглашался с супругой и здесь.
И все же было тяжко! Нет, Борис помнил противостояние с боярином Тулуповым, очередным любимцем Иоанна, и Годунов сумел его переиграть, Тулупов окончил жизнь на плахе. Но сейчас у Бориса были более могущественные противники. А надежды на выздоровление Никиты Романовича, с коим вместе он бы все выдержал, уже нет.
На днях Борис был призван им, и Годунов с болью и сожалением наблюдал, что произошло с одним из могущественнейших вельмож в державе. Теперь это был обросший седой бородой одноглазый старец с мертвыми недвижными губами, прикованный к постели. Вперив в лицо Бориса единственный свой зрячий глаз, боярин просил защищать и поддерживать всегда и во всем его большую семью. Борис, растроганный таким доверием, клялся исполнить волю Никиты Романовича, после чего при нем же обнялся с его сыновьями, как с родными братьями, подтверждая тем свою клятву. Хоть сыновья Никиты Романовича в большинстве своем были еще юнцами (кроме старшего, Федора, что был немногим младше Бориса), однако Захарьины и весь их могущественный клан волей Никиты Романовича остались на стороне Годуновых. Уже не в силах повлиять на что-либо, боярин Захарьин сохранил расстановку сил в Боярской думе…
И сейчас, стоя в одиночестве у икон, Борис подумал об Иове, верном друге своем и советнике, и затосковал еще пуще. Сейчас Иов находился в Коломне, будучи рукоположенным во епископа Коломенского и Каширского. Иов далеко, Никита Романович болен, и Борис во главе клана Годуновых стоял один против своих врагов…
И сейчас шальная мысль на мгновение озарила Бориса – ежели бы Иова можно было поставить митрополитом, это во многом облегчило бы положение дел! Да и к тому же знали Годуновы, что Дионисий с Шуйскими заодно. Что ж, всему время свое! Сейчас Дионисий прочно сидит на митрополичьем престоле. Ну ничего, ничего!
Окончив молитву, Борис поднялся с колен и перекрестился. Надлежало быть сильным, и он будет. Во имя семьи, во имя себя самого. Во имя державы.
4 глава
Карачин остров, окрестности Кашлыка.
Сибирское ханство
>Дальше идти не было никакого смысла. Вьюга, секущая лицо мелкими острыми льдинками, усиливалась, далее вытянутой руки ничего не видать. К тому же за последние дни выпало слишком много снега, едва ли не по пояс. Архип, облаченный в грубо сшитую из соболиных шкур шубу, остановился, оглянувшись по сторонам. Из пелены метущего снега доносились окрики – отряд решил возвращаться в поселение. Попытки найти зверя снова не увенчались успехом. Вскинув пищаль на плечо, Архип двинулся в назначенное заранее место сбора. Сейчас он уже пожалел, что рискнул выйти на охоту: неимоверная слабость валила с ног, перед глазами все куда-то плыло. А вчера начали шататься во рту зубы…
Отряд собирался на равнине неподалеку от лагеря. Есаул Асташка, с коим Архип год назад участвовал в походе на хантов, был старшим в отряде.
– Ничего? – спросил он казаков. Из-под мехового капюшона его был виден лишь беззубый кровоточащий рот. Хворь, охватившая селение, вырвала ему все зубы.