– Не переходите черту, Руслан Станиславович.

Замечаю, как его желваки проглядывают на скулах, а сама, наконец, открываю дверь и захлопываю её, прислонившись лбом с другой стороны. Тело трясёт дрожью, а с глаз текут безмолвные слёзы. И сейчас мне как никогда жаль себя, потому что я так устала. Очень устала быть сильной.

Тру переносицу, стоя на балконе отцовской квартиры.

Одно дело – Европа… Да только туда он не сунется, потому что давным-давно отправил меня рулить парадом. А себе, судя по всему, нашёл новое развлечение. Пока не сделает что-то вроде европейских «четыре сезона», не успокоится ведь. Знаю я это рвение. Как и прекрасно осознаю, почему именно сейчас и почему так резво. У него ведь всего две недели, чтобы использовать сына на максимуме, будто до этого я не продал душу дьяволу.

Горькая усмешка оседает на губах, а в мозгу, кроме этого, на репите совсем другое.

«Не переходите черту, Руслан Станиславович»

Вчерашняя встреча не выходит из головы, и сделать ничего не могу. Ворох вопросов, а ответов больше не становится. И самое паршивое, причина, по которой не говорит, ведь ясна… Мы больше не способны говорить.

– Родной, – чувствую руки жены на плечах: – Пойдём…

Томно тянет и улыбается.

Берёт за руку и тянет в спальню. Иду за ней, а она на ходу начинает избавлять себя от одежды. Когда мы оказываемся в комнате, на ней остаётся только кружевное бельё белого цвета.

– Руслан, я соскучилась, – стягивает оставшиеся предметы гардероба и ложится на кровать, раздвигая ноги.

Она расслабляет мой галстук и снимает рубашку. Наблюдаю за её действиями, за её соблазнительной улыбкой. Тянет меня на себя и льнёт к губам. Целует, выгибаясь и потираясь оголёнными сосками об грудь. Кусает нижнюю губу, оттягивая её, а пронырливые пальцы тут же лезут к ремню.

Пытаюсь стереть образ Вероники, позволяя Дане проделывать с собой всё, чего она сейчас желает. Однако самое больное во всём этом мракобесии, что картинка последней встречи сменяется той, что пять лет назад заставляла пылать всего внутри.

Дана стонет, елозя руками уже по оголённому члену, а я слышу совсем другие звуки. И, чёрт возьми, возбуждение благодаря грёбаной памяти не заставляет себя ждать.

Обрываю жену, резко разворачивая её спиной, и, не раздумывая, с прикрытыми глазами беру всё то, что она готова дать. Она подмахивает бёдрами, бесконечно повторяет моё имя. Только я даже самому себе стыжусь признаться, что в этот момент представляю перед собой совсем другую девушку.

Женственную, взбалмошную, слегка наивную и, чёрт возьми, страстную.

Даже если и не знаю, какая она сейчас, её чувственность, убеждён, никуда не делась. А та нежность, с которой она отвечала, это, мать, его доводит до грани даже сейчас.

Как она смотрела, чисто, доверчиво, не боясь, что её прекрасные крылья обломают. И блядь, как верила мне.

Какого я творю?! Единственный вопрос, который крутится в отбитой голове.

– Люблю тебя, милый… – стонет Дана, улетая в оргазме, а я, не завершив до конца, обрываю, оставляя её обмякшее тело лежать на постели.

Тут же иду в душ.

Отчаянно гоню картинки, но член, стоящий колом, изнывает от желания разрядки. Беру в кулак, как подросток, и ловлю собственный кайф, остервенело воспроизвожу в голове то, что получал от Веснушки.

То, как её тело вибрировало, то, как она отвечала. Как целовала будто в последний раз, и как потом, возвращаясь из неги, смущалась.

Это болезнь, Северов. Ты, мать твою, болен.

Шум воды скрывает рваное дыхание, что демонстрирует выброс собственного оргазма. Прислоняюсь лбом к холодному кафелю и стою под горячими струями, отчаянно пытаясь выдурить сестру своего лучшего друга из сознания.