Конструктивная особенность кушнеровского таланта – «двойное зренье». Ее специфику замечательно формулирует Игорь Шайтанов: «Сиюминутное видится как вечное, тем самым мифологизируется, не отменяя сокровенного – то как будто отступающего, то вновь подступающего слезой – знанья о не-вечности себя и своего». Отсюда и постоянно скользящий по строчкам Кушнера «холодок невыносимой жалости к предметам», так подкупающий нас в его поэзии.

Вот и в «Мелом и углем» предостаточно таких строк – «без слез, но со слезой. Мягким тоном, но с несгибаемым характером»44:

Поэтому поэзия Александра Кушнера остается в итоге сама собой, наиболее концептуальных своих качеств все-таки не утрачивая:

Путь Кушнера всегда отличался поступательностью, но и нелинейностью (вспомним хотя бы сборник «Кустарник», в котором столько совсем нехарактерных для Кушнера черт, являющих себя на самых разных уровнях). Впрочем, рассуждения о путях развития кушнеровской поэтики имеют локальное значение по сравнению с бесспорным утверждением значимости поэта Александра Кушнера для русской словесности.

Литературных премий сегодня в России великое множество. Автор чуть ли не любой книги или журнальной подборки обязательно увенчан какими-нибудь «Вятскими просторами» или «Псковскими далями» (названия условны, но не удивлюсь, если и такие премии существуют). Проникнувшись заочным уважением к лауреату, начинаешь читать его произведения и… понимаешь все и об авторе, и о премии, и даже можешь легко представить сам «премиальный процесс», благо он давно унифицирован и стандартизирован.

Критик Данила Давыдов пишет о нынешней премиальной пестроте: «Все это мельтешение имен, быть может (и даже скорее всего), ничего по большей части не говорящих читателю, профессионально не занимающемуся литературой, – таков, в сущности, и есть литературный премиальный процесс. Что ж, к извечному „писатель пописывает – читатель почитывает“ прибавилось „а жюри выбирает“. И все расходятся в недоумении (кроме победителя, конечно)»45.

Но сколь бы ни множились местечковые премии, читатель все равно будет ориентироваться на премии статусные («Нацбест», «Большая книга», «Букер», премия Андрея Белого и т. д.). Тьмы и тьмы же лауреатов «золотых полей» и «поющих березок» (зачастую – самоназначенные) спокойно удовлетворят простое, как три рубля, и неистребимое графоманское самолюбие. И, казалось бы, ничего страшного… Но не замусоривает ли это все литературное пространство, и так чистотой не блещущее?!

Споры о необходимости литературных премий, их роли в литературном процессе ведутся не первый год. Достаточно вспомнить не столь давнюю телевизионную дискуссию в программе «Культурная революция» между главным редактором «Нового мира» Андреем Василевским и главным редактором «Юности» Валерием Дударевым на тему «Литературные премии губят литературу?». За полной беспомощностью оппонента верх одержал Василевский, выступающий за то, что «не губят». Дисскусия, однако, не закрыта, да и вряд ли можно закрыть ее окончательно.

В самой идее литературной премии априори присутствует элемент некоего «искажения» идеальной объективности. Приведу слова Владимира Новикова: «Впрочем, где ее взять, компетентность? Учреждают премии, как правило, люди, далекие от литературы, а присуждают, наоборот, слишком к ней близкие. Когда писатели решают, какому из собратьев дать премию, – это все равно что первую красавицу выбирали бы другие красавицы. Никто открыто не признается в зависти и ревности, но эти чувства проявляются на уровне коллективного бессознательного. А оно неуклонно ведет арбитров и судей к присуждению премии по принципу „кому не жалко“»