– Ты даже не пытался ничего искать на стороне. Навестил мать и сразу поехал сюда.

Магас проигнорировал ремарку.

– Но, благодаря товарищам, у меня теперь небольшая юридическая практика. С твоей помощью появился большой опыт общения с государством на его лающем языке. Здесь я стараюсь переводить его для людей.

– Я, по-твоему, лаю?

– Ну, не обижайся, – был весел Магас, – ты – особая порода. У тебя человеческая голова на собачьем туловище, с тобой можно не только подружиться, но и пообщаться.

– Если ты серьезно настроен попробовать себя где-то в другом месте, я могу…

– Нет, конечно, – мотнул набыченным лбом Магас. – Ты пришел с дружеским визитом? Или с товарищеским?

– Разнарядка провести профилактическую работу по правым и левым группам. Якобы ожидаются провокации на выборах.

– Шулер называет внимательного человека провокатором.

– Какие планы на выборы?

– Голосовать за нашего кандидата, – рапортовал Магас. – Ожидаем получить ноль и семь десятых процента голосов.

– А чего не за коммуниста? Можно набрать двузначный результат, полезно на будущее.

– Наши коммунисты дурно воспитаны Сталиным. Но ничего, мы их переучим.

– Значит, никаких сюрпризов?

– Согласованные митинги, прокламации. Броневики в город вводить пока не планируем.

Хайруллин подался вперед, чтобы быть ближе к лицу Магаса.

– Не бросай ребят на баррикады.

Магас смотрел на него, не теряя дружелюбного выражения. Однако в глазах его был заметен дьявольский задор.

– А разве не чудесно? Двадцатилетние гвардейцы подопрут баррикады с одной стороны, а двадцатилетние революционеры – с другой. Это просто приятельская потасовка! Эх, Рамиль! После сорока у тебя нет никаких идей. Единственное, что остается после тридцати, – вычеркивать написанное и сжигать лишние документы. За что же ты хочешь наказать неравнодушную молодежь? Позволю процитировать себя: «Идите к молодежи, господа! Вот одно единственное, всеспасающее средство. Иначе, ей-богу, вы опоздаете и останетесь без живого дела. Идите к молодежи!» Неплохо?

– Это написал не ты. Хочешь процитирую дальше?

Магас подал восхищенно-нетерпеливый жест.

– Обязательно начинайте учиться на деле: не бойтесь пробных нападений. Они могут, конечно, выродиться в крайность, но это беда завтрашнего дня. Десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни опытных борцов.

Восторженный облик Магаса слишком явно отслаивался от лица, уже знавшего морщины.

– Наверное, ты был последним на свете коммунистом, способным с ходу цитировать Ленина. Неужели ты вовсе ни во что теперь не веришь?

– Я решил верить в закон.

Ответ снова развеселил Магаса.

– Закон – это такая же форма, а уж у нашего закона даже погоны видны. Часто подчинение ему – признак безответственности. В нем нет ничего святого, чтобы в него верить. По статье за экстремизм можно посадить всю нашу молодежь. Кто в шестнадцать лет не собирался бороться с левиафаном? Старики отчаянно защищаются от неминуемого забвения… Вот, позволь, процитирую; я как раз искал материал для статьи. «Распространение словесное, письменное или печатное идей, которые, не являясь подстрекательством к бунту в вышеозначенном смысле, подвергают сомнению верховную власть или вызывают неуважение к государю или его престолу, наказуемо лишением всех прав состояния и каторжными работами на время от четырех до двенадцати лет». Далее: «За составление и распространение письменных или печатных сочинений и за произнесение публично речей, в коих, хотя и без прямого и явного возбуждения к восстанию против Верховной Власти, усиливаются оспоривать или подвергать сомнению неприкосновенность прав ее, или же дерзостно порицать установленный законами образ правления, виновные в том подвергаются: лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на заводах на время от четырех до шести лет».