Откровенность полковника и интонация, с которой он говорил, не оставляли сомнений, что это было не проверкой, но действительными убеждениями Моррона. И хотя Филипс по-прежнему не мог понять, какой реакции ждет от него начальник, он приготовился слушать дальше.

– Вы спросите, зачем всё это: колледжи, колонии, точное следование с детства по раз и навсегда выбранному Пути, вся эта беспощадная борьба с теми, кто не хочет принимать Порядок, и кого мы называем «дикарями», и, наконец, зачем нужна сама Империя? – Моррон посмотрел на Филипса взглядом, требующим немедленного ответа, и, не дожидаясь, когда тот решится нарушить молчание, произнёс. – Всё это, капитан, существует с единственной целью – чтобы «плесень» не разрасталась. Иначе она всё погубит. Попробуйте ослабить Порядок и позволить этим людям, как Вы сказали, «проявить чуть больше инициативы», и увидите, что произойдёт: сначала они сожрут «чужих» – своих начальников, например, меня или Вас, а затем возьмутся за «своих» – коллег, друзей, родных. Вспомните великие революции, когда всё именно так и происходило – когда «плесень», сожрав «чужих», принималась за «своих», и так до тех пор, пока чья-либо сильная рука не останавливала её распространение – террором, кровью, массовыми казнями и лагерями.

Филипс смутился. Слышать подобное, да ещё в столь высоком кабинете ему ещё никогда не приходилось. Тем временем, Моррон продолжил:

– Но Вы, капитан – не безнадежны. Хотя, возможно, сами это ещё не вполне осознаёте. Когда Вы стояли у окна и смотрели, как эти муравьи расползаются по своим муравейникам, я наблюдал за Вашим лицом и скажу, что на нём не было восторженной улыбки идиота. Увиденное вызывало интерес, возможно, недоумение, и, однажды, я даже заметил брезгливость, и тут же подумал, что не ошибся, решив довериться Вам. И, если Вы спросите почему, я отвечу.

Моррон подошёл к Филипсу так близко, что тот мог ощутить его ровное и глубокое дыхание, и произнёс:

– Дело в том, капитан, что все граждане Империи делятся не только на военных и менеджеров, клерков и рабочих, церковников и ученых. Всё это ни для кого не секрет и широко известно. Секрет же состоит в том, что все люди – от самого талантливого учёного до самого последнего бездельника – делятся на тех, кому то, что Вы наблюдали в окно, нравится, и кому это не нравится. И, судя по Вашей реакции, Вам это не по душе. Хотя, конечно, как умный человек Вы попытались это скрыть. Но нам, как раз, именно такой человек и нужен. Зачем? Думаю, что на этот вопрос более квалифицированно ответит гость, который уже давно дожидается приглашения войти в кабинет, и которого, надеюсь, Вы помните. Садитесь!

Полковник Моррон снова предложил Филипсу сесть, подошёл к столу и, коснувшись датчика громкой связи, произнёс:

– Доктор Айзен, Вы можете войти!

Дверь распахнулась, и в кабинет энергичной походкой вошёл высокий, холёный, подтянутый человек средних лет, которого Филипс, конечно, сразу же узнал. Несмотря на то, что они давно не виделись. Это был его однокурсник Курт Айзен, глядя на которого, капитан подумал: «А вот и живая иллюстрация к словам полковника о том, что люди практически не меняются».

Айзен принадлежал к состоятельному и влиятельному роду, сумевшему подняться к вершине государственной власти ещё до Изгнания и, вопреки всем потрясениям, удержавшемуся на ней. Поговаривали, что этому семья Айзенов была обязана родству с самим Иосифом Сталиным. Однако прямых доказательств тому не было. Сами Айзены этого хотя и не утверждали, но и не отрицали. Так или иначе, в каждом из поколений представители рода достигали вершин власти, а дед Курта – сэр Генрих даже являлся членом Высшего Круга.