«А что, если это просто был мираж, оптический обман или какой-то трюк дикарей, и никакой девушки не было? Мало ли что может привидеться в лучах восходящего солнца!» – подумал С19, и, лишь когда эта мысль полностью овладела им, успокоился и закрыл глаза. Приказ был выполнен. Дело сделано. Он возвращался.

– Капитану Филипсу прибыть к полковнику Моррону. Срочно!

– Есть, сэр!

Том Филипс, плотный, но всё еще крепкий мужчина сорока восьми лет с проседью в черных как смоль волосах, выключил экран видеосвязи, аккуратно сложил бумаги, бодро поднялся, надел фуражку и, поправляя на ходу китель капитана Внутренней службы, широкими шагами пересёк кабинет и направился к лифту, зная, что его непосредственный начальник полковник Джеймс Патрик Моррон не любит ждать.

Бывало, они виделись ежедневно. Случалось, не встречались неделями. Однако не было случая, чтобы полковник вызвал Филипса просто так, без дела. «Интересно, что на этот раз?» – думал он, поднимаясь на один из последних этажей здания, которое за его внешний вид население Главного Города Империи называло «Серебряной иглой», а повстанцы – «Шприцем правды». Намекая на то, что в его подземных этажах стражи Порядка пытают заключенных. Сам Филипс этим никогда не занимался и потому ни подтвердить, ни опровергнуть не мог, да и не хотел, считая, что с него довольно собственной работы.

Сорок лет назад, когда пришло время оставить семью, и выбрать один из Путей Становления, Том выбрал Науку. Как и его отец доктор Реджинальд Гордон Филипс, известный психолог, по учебникам которого сын учился сначала в Юнгианском Колледже в Кесвиле, а затем в Потсдамском Университете. Однако с мечтами о науке пришлось расстаться. В год окончания Университета, когда Том готовился поступить в аспирантуру, повстанцам удалось прорваться за Великую Стену, захватить и в течение трех лет удерживать за собой пограничный Котельск. Пока на вооружение Имперских войск не поступило новое оружие, позволившее отбросить «дикарей» сначала за Каму, а затем и дальше за Исеть и Тобол.

С тех пор Империя могла спать спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока повстанцы не смогут ликвидировать технологический разрыв. И доктор Филипс, по праву, мог гордиться тем, что ему довелось внести в это свой вклад, поучаствовать в разработке нового оружия и лично предстать перед генералом Амброузом Мерсилессом, героем войны и начальником Генерального штаба. Жаль только, что ради этого пришлось надеть военную форму и забыть о науке.

Филипс не раз утешал себя тем, что новая работа так или иначе связана с тем, к чему с детства лежала его душа, и тут же гнал эту мысль от себя. Поскольку каждому просвещенному человеку в Империи было известно, что никакой души не существует, и это не более чем анахронизм, слово, которым когда-то пользовались люди, чтобы на своём тёмном и путаном языке выразить то, что не могли объяснить на языке науки. Поскольку никакой настоящей науки у них не было, а были лишь начатки научных знаний, ныне почти целиком укладывающиеся в курс начальной школы.

Впрочем, и по сей день всё ещё находились безумцы, которые упорно не хотели признавать Империю, Порядок, Науку и всё, что имело ценность в цивилизованном мире, и поэтому были отброшены на обочину истории и самой жизни. «И справедливо!» – подумал капитан, и с этой мыслью к нему снова вернулись уверенность и ясность ума. Филипс снова ощутил себя военным. Он выпрямился и привычным движением поправил форму.

Лифт остановился, двери открылись. Капитан сделал шаг и оказался в комнате, настолько маленькой, что в ней мог поместиться только один человек. Филипс слышал, как двери за его спиной закрылись, и лифт ушел вниз.