Вершина Желтой приближалась, подъем пошел крутой и не очень приятный в том смысле, что идти всем почему-то хотелось по скользкой тропинке, которая была под утоптанным многими туристами снегом, а не рядом, где снег уже сошел. Поэтому приходилось вовсю толкаться палками, и движения рук стали менее уверенными, устали, видимо. Начиналась пустыня, вернее, приполярная желтая тундра. Я шел, поглядывая, кто как идет – пока все было нормально, хотя лица уже стали унылы. У меня же было хмуро-торжественное, в общем, хорошее настроение. Сопка казалась вполне знакомой, шлось легко, приятно116. Проскочил ее всю до таежки, километра полтора, и не заметил. А вот девчонки скисают. Ира шла с Николаем, которые не помогал ей никоим образом; Надя ковыляла сама по себе; Наташка пристроилась к кэпу и вцепилась в него, как клещ: ни шагу назад, ни шагу на места, а только вперед и только рядышком. Костя резвился, прыгая с камня на камень. Я ему наказал, чтоб не вздумал скакать на склоне, а то потом собирай его по кусочкам.

Желтая Сопка

Прошла таежка, начались большие камни, впереди маячил подъем. Иринка перед таежкой умудрилась на ровном месте с размаху встать коленом на камни, что, естественно, нисколько не увеличило ее проходимости. Она постепенно останавливалась, Руковод нервничал. Он вообще мечтал «сбегать» туда-обратно часов за несколько без больших усилий и злился на отстающих. Я подошел и по молчаливому соглашению начал играть в трактор. Интересное дело – разница в физическом усилии, вроде бы, невелика, но все внимание без остатка уходит в буксир и, научно выражаясь, восприятие природы существенно страдает. Ладно, на природу я смотрел вчера.

Дошли до дольмена, где вчера оставляли продукты. Посидели, погалдели, вперед и наверх поглядели. Заметил, что народ с вожделением поглядывает на край супрейской котловины, вспомнил, как Слава вчера считал метры, и не удержался, чтобы не прокаркать саркастически: бутончики кончились, сейчас пойдут цветочки, а потом и ягодки. К счастью, моя реплика осталась без внимания.

Кэп велел Коле оставить рюкзак. Тот кивнул и полез куда-то вокруг дольмена наверх. Припрятывать, как оказалось. Влад в изысканных выражениях отметил его недюжинную сообразительность и, не дожидаясь, пока тот слезет назад, попэр.

Сам себе нагадал: бутончики кончились. Ирина пошла хорошо, и до самой вершины я уже поглядывал на нее только на всякий случай, но расцвел бенефис Нади. Не то действительно у нее что произошло, не то только солидно показалось, но она через шаг начала останавливаться и стонать, что у нее болит желудок, «то сжимается, то разжимается»117. Как тут не вспомнить анекдот, где врач приходит к больному, родственники с ужасом сообщают, что последнего «бгосает то в жаг, то в холод, то в жаг, то в холод – что же делать?» А доктор, не будь дурак, отвечает: «А-девать и ррраз-девать, а-девать и ррраз-девать», – и уходит, экономя лекарственные средства118. Вот я и занялся примерно тем же. Двигался позади колонны, рядом с Ириной, на всякий пожарный, а Надежда – впереди, раньше-то она была рядом с Наташкой, но теперь та с Владом топала уже Бог весть где, а Надя через шаг останавливалась и делала умирающего лебедя. Я из хвоста отряда по крутому фирну доходил до нее и методом кнута и пряника приводил в движение. Потом дожидался арьегарда, так как Ирина шла как-то очень неустойчиво, и я боялся, что она уедет. Через минуту цикл повторялся. Дурной пример заразителен – Костя, добрейшей души человек, решил, что мне необходимо помочь и, при очередной остановке, полез по фирну в сторону умирающей. Ниже группы по склону. И, конечно, поехал. Надя тут же скакнула за ним, и просто чудо, как они не укатились вдвоем. Вот ведь, как надо, так и желудок проходит, оказывается. Потом занервничал Коля, ему хотелось идти быстрее, и он провозгласил несколько тезисов в адрес Нади. Пришлось одернуть, кажется, правда, получилось грубо.