– А и что я мучаюсь? – возопила в конце концов Татьяна.– Засуну-ка я ее (в смысле – Юлю) между вами на ночь, чтоб ей жарко было!..

Соломоново, мягко говоря, решение. Но, поскольку мне с ней на следующий день надо было дежурить с утра – Саша, ее напарник, собирался наверх и все ходил, выспрашивал, как и что – причин решить так было хоть отбавляй. Да и стороны не протестовали113.

На ужин была каша, есть которую не хотелось, и компот, который проглотили беззвучно, не задумываясь о возможных ночных трудностях. Собирающиеся наверх с тревогой посматривали на небо, где ползли тучи, закрывая великолепный Орион, склоняющийся к кромке хребта и сияющий вовсю. Луну уже укутало, как одеялом, и лишь слабое мерцание по кромке гор выдавало ее присутствие. Сириус, ярчайшая звезда неба, стоял в афелии, на предельной для себя высоте, подмигивая бело-зеленым глазом: «Ну, как?..» Шумели сосны вокруг, а за соснами шумели туристские группы – много их пришло сегодня114, не скучно завтра нашим наверху будет. Если, конечно, погода будет. А нет… Вот и ходят они, вот и вглядываются в черное небо с черно-серыми тучами вопросительно, и добрые души пророчат наутро солнышко. Нехай. Я подмигнул Сириусу, проверил, на месте ли ковшик Большой Медведицы, и полез спать.

Витька уже лежал, я тоже заполз, и Таня торжественно произвела укладку замерзшей между нас. Эдик занял ее место рядом с Сашей. Бедняги! Один не греет, другой скрючивается… Ладно, пусть учатся, а то вон – Татьяна, специалист же по спальникам, а умения никакого, даже обогреть не может, как выяснилось.

На сей день успокоились быстро. Одни устали, другие, готовясь к восхождению, жаждали выспаться. Но угомонились не все. Лежа между мной и Витькой, Юлька очень скоро согрелась настолько, что сначала решила избавиться от свитера (бог мой, завхозина ее еще бы в ватник облачила, потом грела!), а через некоторое время стала порываться вылезти из спальника и пойти прохладиться наружу. Эти порывы я, конечно, моментально пресек, но потом что началось…

Я понимаю, в тесноте – оно не для всех не в обиде, тем более, когда рядом семьдесят витькиных килограммов115, и они время от времени поворачиваются, при этом какая-нибудь конечность идет по дуге и, доходя до соседки, производит такое изменение количества движения, что я въезжаю в стенку. Но метод борьбы с такими прецедентами она выбрала довольно странный: начала вращаться с частотой в пол-Герца то по, то против часовой. Когда мой вестибулярный аппарат окончательно сдал, я мысленно плюнул на все это, развернулся носом в стенку, принял теплоустойчивую позу и слегка уснул.

Вставать пришлось в шесть. Было холодно и немного ветрило. Подлый сквозняк щупал ребра, заползая под суконку, и ребра поеживались. Отлежанный бок (доджентельменничался) гудел. Физио, как можно предположить, опухло, а омыть его ледяной сольвинской водой я долго не мог решиться.