– Тима, а что это за часы были сегодня у Самира? Походу недешёвенькие.

– Адемар Пике на его руке, тысяч тридцать минимум – дороже, чем вся наша никчемная жизнь.

– Фигасе… Слушай, Тима, мы с Акифом собираемся завтра в пивнушку, смотреть матч Лиги чемпионов, полуфинал. Хочешь с нами? Ты в последнее время как будто не в себе. Пойдем развеемся.

– Давай. Отлично. А куда именно хотите пойти?

– Давай я тебе напишу вечером что как.

– Окей, супер. Буду ждать.

Самед пошел по своим делам, я же продолжал стоять. Люди толпились у входа в здание Плазы, входили и выходили. Самые разные на вид, кого тут только не было, единственное, что их объединяло, кроме принадлежности к человеческому роду (для меня это было нерелевантно), то, что вся эта людская масса не являлась мной. Я смотрел на них и четко понимал это. Внезапный холодок ненависти пробежал по моему телу; честно говоря, я всегда считал ненависть делом излишне энергозатратным и часто ограничивался презрением, но нахлынувшее на меня, подобно снежной лавине в горах, чувство теперь искало своего выхода.

При желании и наличии соответствующих средств вполне реально было свести свое общение с окружающими людьми к минимуму. На ум приходят такие примеры из художественной литературы высокого полета, как Дез Эссент из романа Гюисманса «Наоборот» или «Барон на дереве» горячо любимого мной Итало Кальвино. При этом не стоит забывать, что перечисленные мной герои-одиночки происходили из высших слоев общества, а у богатых свои причуды.

***

Утро следующего дня я решил прогулять, сославшись на плохое здоровье; я позвонил Самир муаллиму около десяти утра и пожаловался на высокое давление. «Да-да, конечно, я пойду к врачу… Я уже в поликлинике тут с утра, взял очередь… уже час как торчу тут…Это все стресс и недосып». Я был не совсем точен, называя боссу свою геолокацию; пребывал я ни в какой ни поликлинике, а в парикмахерской. Решил привести в порядок свою разросшуюся шевелюру.

К дяде Исмаилу я ходил уже давно, со школьной поры. Это был интеллигентного вида мужчина средних лет, худощавый и подтянутый, всегда вежливый и педантичный, со своим неизменным белым халатом и холеными руками с тонкими, аристократичными пальцами. Дядя Исмаил окончил педагогический университет и в середине девяностых даже какое-то время проработал учителем, пока не понял, что рискует умереть с голоду. Время было тяжелое и его осенило стать парикмахером. О решении этом дядя Исмаил, по его словам, не жалел и имел вид вполне довольного жизнью человека. Само помещение парикмахерской располагалось по соседству, на первом этаже хрущевки, рядом с автомойкой и мини-маркетом.

– Как будем тебя сегодня стричь, Тима? Что ты хочешь?

– Хотение – это корень всех зол и основная причина нашего страдания.

– Так-так… получается, я стригу буддиста?

– Почему сразу буддиста, может, я просто поклонник философии Шопенгауэра?

– Вполне может быть… Слушай, давай сделаем полубокс. В тот раз тебе подошло, да и скоро лето на носу.

– Ну давайте, я, как всегда, полагаюсь на ваши умелые руки.

– Спасибо. Стричь – это все, что я умею.

– Я так не думаю, дядя Исмаил… Вы у нас многогранная натура.

– Ну и что с того, чего я в жизни такого добился? Надо было браться за голову смолоду. Вот дочь старшая хочет в Америку в университет, финансы изучать, а где я деньги-то возьму, разве что две почки если продам…

– Две почки за дочку, интересный размен походу.

– Вот ты балагуришь, а ведь действительно неприятная ситуация. Я не хочу, чтобы мои дети повторяли мои же ошибки. Ты вот холостой, женишься поймешь, что такое ответственность.