Смирнов, по логике Боба, рано или поздно наткнётся на эти слухи и либо удерёт дальше, либо… придёт проверить. И тогда – хлоп.

Пайка же не сидела без дела. В отсутствие концертов (она категорически отказалась петь в Европе до возвращения брелка), она курировала визуальную разведку. По ночам она выезжала в центр Лиона, переодевшись в серое, невыразительное, и устраивала засады в кафе, магазинах и парках, где чаще всего встречали "русских с котами".

– Я не думала, что скажу это, но я соскучилась по фанатам, – бурчала она, натягивая кепку и пряча фиолетовую прядь под капюшоном.

– Это не фанаты, – успокаивал Боб. – Это свидетели будущего допроса. Не мелькай.

На шестой день ожиданий, ранним утром, на площади Bellecour, их дрон заметил кота. Точнее, гигантскую черную тушу на поводке, которая шла вдоль ларька с багетами, как генерал на утреннем обходе.

– Это он! – взвизгнула Пайка.

– Или французская пума, сбежавшая из цирка, – уточнил Боб.

Он увеличил изображение. На шлейке была бирка с надписью "Григорий", а рядом топал, слегка сутулясь, Смирнов, в темных очках и с выражением лица человека, который вот-вот задумается о смысле жизни и вспомнит, что у него в сумке лежит магический артефакт.

– В ловушке, – сказал Боб.

Пайка только стиснула зубы.

– Готовь машину. Сегодня мы заберём мой брелок.

– А кота?

Пайка удивленно посмотрела на Боба.

– Кота мы тоже заберем и приручим. Или он нас приручит.

Теперь Боб удивленно посмотрел на Паку и ничего не ответил.

***

Уже вечером, я сидел на балконе своей съёмной квартирки в шестом округе, прямо напротив музея Родена, и наблюдал, как Григорий ловит голубей взглядом. Не ловит сам, конечно – только взглядом. У кота уже была репутация гражданина мира, гурмана и, к слову, филолога: после того как он научился говорить, он полюбил странные слова типа «катарсис» и «амбивалентность».

– Гриш, – начал я, потягивая апельсиновый сок, – хочешь прикол?

– Если снова про Пайку – тогда лучше не надо, – буркнул кот, вылизывая лапу. – Я, между прочим, ночами снился себе в тапочках на корабле и с личной кошкой-ассистенткой. И в этом сне не было фиолетовых прядей и ботфортов на каблуке.

– Она в Париже.

– Ах ты ж мать твою, – мяукнул Григорий так громко, что даже багет, который он грыз, подпрыгнул.

– Да, – сказал я спокойно. – Причём, что интереснее всего, она пытается притвориться, будто в Брюсселе. Типа я не увижу её геометку. А она, между прочим, неподалёку от вокзала Сен-Лазар. В засаде.

Григорий шел попить и остановился, как вкопанный. Его шерсть слегка приподнялась на холке.

– Засада?.. Подожди. Она что, думают, что ты клюнешь на фотку с бельгийской вафлей в Инстаграме?

– Именно. Она меня ловят как ленивого карпа на глянцевую наживку.

– А ты?..

– А я плыву мимо. Но оставляю пузырьки – пусть думают, что я близко.

Григорий уселся, как египетская статуэтка.

– Сколько ты говоришь брелок пробыл в ее руках? Она себе мозгов намутить не могла?

– Да какой там. В голове только глянец и гламур – сказал я.

– А ты слишком умён для своих штанов.

– Спасибо, – ответил я, поправляя свои штаны за 300 евро, купленные накануне.

– А теперь, слушай, что мы делаем. Я врубаю режим "Троянский Боб". Делаю вид, что не знаю ни о чём, и начинаю потихоньку демонстрировать признаки, что я расслабился: хожу по известным туристическим местам, публикую фотки из кафе. Как только они решат, что я потерял бдительность – она нанесет удар. Скорее всего это будут наемники, которые меня изобьют до полусмерти, отберут брелок и на этом собственно вся история. Но мы к тому моменту будем готовы.

– То есть?