– Помогали, взаправду, хорошие ребята – поленницу сложили, двор подмели, мусор вынесли…

– Ладно, считай, что верю, – прервал его милиционер, – и достав из висящего на ремне планшета бумагу, положил ее на стол, – так, вы двое и товарищ Кутяев, распишитесь.

Степан, Ахмет и Серафимыч корявым почерком вывели на бумаге свои фамилии. Милиционер убрал бумагу обратно в планшет и резко повернулся к Мише, Коле и Тимофею, словно только что их заметил.

– А вы кто такие? Тоже с Лига´вки? – спросил он, презрительно коверкая название главной вотчины питерской шпаны, которую сами ее обитатели именовали почтительно на английский манер – «Лигов-стрит», – что здесь ошиваетесь, воровать пришли?

– Ошибаетесь, товарищ милиционер, – ответил Миша, – мы с Тимофеем здесь живем, а Коля Федоров с Нахимсона.

– «Владимирский», значит? – Снегирев сверлил глазами сидящих парней.

– Да нет же, товарищ милиционер, – продолжил обороняться Миша, – Коля просто живет там в общежитии, а к «владимирской» шпане отношения не имеет, он поэт и мой университетский сокурскник. Коля сегодня на площади Урицкого стихи читал с трибуны, Вы разве его не узнаете?

– Не видел, я на Декабристов дежурил. Ладно, вижу, что вы не шпана. А с этими двумя нечего пить, им одна дорога – на Соловки. Это сегодня их пожалели, в честь праздника.

Степан театрально снял кепку и поклонился:

– Спасибо, гражданин начальник, что честного пролетария на каторгу не отправил, век не забуду твоей доброты.

– Покривляйся мне еще тут, – брезгливо ответил Снегирев, и повернувшись к Серафимычу, козырнул ему, – Благодарю за службу, товарищ Кутяев.

Серафимыч от внезапно оказанной чести вспомнил службу в Манчжурии во время Японской войны, вытянулся в струну, стукнул метлой, словно винтовкой-трехлинейкой, о мостовую, и тоже козырнул милиционеру:

– Служу трудовому народу!

Сцена выглядела настолько комично, что все тихонько прыснули со смеху, даже молчаливый Ахмет и суровый Снегирев улыбнулись. Степан попытался воспользоваться благоприятным моментом и спросил милиционера:

– Гражданин начальник, верни финку-то, она мне для работы на заводе нужна, я ей станок подкручиваю…

– Хрен тебе, обойдешься, – оборвал его милиционер, и, развернувшись, зашагал к выходу со двора.

– Сука мусорская, – со злобой сквозь зубы пробормотал Степа, когда Снегирев скрылся в подворотне.

– Ну что, мусор ушел, и мы пойдем? – спросил Степу Ахмет.

– Да куда идти? – лениво ответил Степа, – Давай здесь посидим, разморило что-то.

– Так что здесь сидеть? На улице праздник.

– Да ну его, мне и здесь неплохо.

– Так у нас водка кончилась, идти надо, – не унимался татарин. Он впервые так разговорился за сегодняшний день.

– Это да, нужно сходить, без водки скучно, – согласился Степа.

– Вы нас угощали, теперь наша очередь, – вмешался в разговор Коля, – мы сходим.

– Сиди, я схожу, – ответил Ахмет, и встав из-за стола, не торопясь, словно нехотя, зашагал к выходу со двора.

Коля не стал возражать, тем более что в этом флегматичном татарине за ленивыми жестами, неторопливыми движениями и редкими фразами, чувствовалось нечто жуткое и жестокое. Так что спорить, а тем более составлять компанию загадочному азиату в поисках водки, Коля не захотел.

Серафимыч опять пошел с метлой на улицу, а Степан тем временем взял балалайку и стал перебирать струны. Немного побренчав, он поднял глаза на Колю и спросил:

– А ты правда, поэт? – и, получив утвердительный ответ, продолжил, – Поэтов уважаю, вольные люди. Почитай что-нибудь.

Прикинув, какой из его стихов может понравиться лиговскому пролетарию, Коля решил зачитать ему свое шуточное стихотворение, написанное к прошлой Годовщине Революции: