К середине лета в Эрин все становится золотистым – ее кожа, ее волосы… А ее губы такие розовые, словно распустившаяся роза. Иногда я ловлю себя на том, что просто пялюсь на ее лицо.

Для меня эта метаморфоза та еще головная боль. Теперь стоит ей зайти в бар, как она тут же притягивает мужские взгляды, и в конце каждого вечера, едва она отходит от нашего столика, ктонибудь останавливает ее и под самым нелепым предлогом пытается завязать разговор. Вот и сейчас какойто парень подходит к ней возле уборной.

Моя потребность вмешиваться в подобные ситуации не осталась незамеченной. Как только я вскакиваю со стула, вокруг меня раздаются смешки.

– Дайка угадаю, – произносит Кирк с самодовольной улыбочкой. – Ты люто ненавидишь Эрин, но всетаки пойдешь и скажешь тому парню, чтобы он убрался отсюда.

Я прищуриваюсь:

– Ктото же должен! Чтото я не вижу, чтобы ктото из вас, придурков, об этом побеспокоился.

– Да, потому что нормальные люди так не поступают! Ей двадцать два, а не двенадцать! Ей уже можно разговаривать с мальчиками. Почему бы тебе просто не признать, что она тебе нравится?

– Она мне не нравится, – говорю я с отвращением. – Но она практически член моей семьи.

– Круто. – Кирк мерит меня пристальным взглядом. – Значит, ты не будешь против, если я приглашу ее на свидание?

Все, кому слышен наш разговор, наблюдают за нами, как будто это теннисный матч. Я взволнованно сглатываю. Какое мне дело, если она пойдет на свидание с Кирком? Никакого. И вообще, она не примет его приглашение, я в этом уверен – по непонятной причине Эрин все еще нравлюсь я. Всякий раз, когда она заходит туда, где есть я, это заметно по ее лицу, хотя она быстро прячет свою реакцию. Как будто она на мгновение забывает, каким козлом я был каждую минуту этого лета…

Эрин благополучно возвращается к нашему столику без моей помощи, и весь следующий час мы с ней препираемся. Как и всегда, она меня невероятно раздражает, но, когда она собирается уходить, я ловлю себя на мысли, что мне бы хотелось, чтобы она осталась.

Я жду, пока она не выходит из бара, прежде чем последовать за ней. КолорадоСпрингс до сих пор считают маленьким городком, но неприятности происходят повсюду, особенно с женщинами. Эрин стоит возле своей развалюхи, которой давно пора на свалку, и роется в сумочке в поисках ключей. И тут я замечаю парня, который разговаривал с ней ранее, а теперь пересекает парковку в ее направлении. Эрин его даже не видит, и, как по мне, пусть так оно и останется. Я встаю у него на пути, скрестив руки на груди.

– Привет, приятель.

– Я тебе не приятель. Уйди с дороги!

Его поспешность только подтверждает мое подозрение, что он направлялся к ней, чтобы поговорить… или еще чего похуже.

– Кудато спешишь?

Он бросает взгляд в сторону Эрин поверх моего плеча и делает попытку меня обойти, но я снова преграждаю ему путь. Тогда он заносит кулак, что делает мой вечер незабываемым… Потому что я буквально умирал от желания врезать этому ублюдку с того самого момента, как он заговорил с ней, а теперь он наконецто развязал мне руки.

Десятимильные забеги – отстой. Интервальный бег – тоже отстой. А если их сочетать, это открывает совершенно новый уровень отстоя.

Если бы не Оливия и ее просьба пробежать вместе небольшую часть ее стомильного марафона (до которого остались считаные недели), я бы ни за что не стала этим заниматься. Даже в университетские времена, когда мы занимались кроссом и дважды в день выкладывались на изнурительных тренировках, она была настолько быстрее меня, что по сравнению с ней я словно неторопливо прогуливалась. А за годы, прошедшие с выпуска, ее тренировки стали лишь интенсивнее, в то время как мои сократились до нескольких легких пробежек в неделю. Я бы и рада отказаться, но ведь невозможно ответить только что родившей женщине, что я не способна пробежать и десятой доли ее маршрута. Моя гордость бы этого не позволила.