Соболь был личность легендарная на фронте.

Ну как легендарная, это они, конечно, потом про него узнали – как тут не узнаешь! – а в тот момент просто потеснился в «таблетке» и протянул руку:

– Соболь, сто тридцать вторая…

Мох, броник, подсумки. Левая рука на косынке, голова забинтована. Как все они, одним словом.

Одно почувствовалось сразу – командир.

Но свой, боевой.

…Соболь мотал уже третью войну. Зацепил конец Афгана, потом две Чечни.

Разведка.

Дослужился до капитана.

Ушёл.

В Грузию не успел, обошлись без него.

«Бежали робкие грузины…»

А вот на родину, на Донбасс, уехал сразу же, в 2014‑м, в июне…

Служил в легендарной «Трёшке», в Третьей Горловской Гвардейской бригаде.

После очередного ранения (по одному на каждую войну) комиссовался, думал дожить свой век с женой и детьми. Младшими. В Подмосковье.

Старшие-то уже жили своей жизнью.

Самый старший уже совсем своей. Но такой же. Получалось, как у отца: тоже воевал за Донбасс.

Сам решил, сам и поехал.

С 2015‑го…

Виделись редко, то отец в Зайцево, сын на Промке, то наоборот – сын в Пантюхе, отец под Тельманово.

…А в феврале двадцать второго позвонил ему комбриг «Трёшки», Акелла, и без обиняков сказал:

– У нас начинается, разведка…

Прислали мне студентов и парикмахеров из Горловки да Еначки, мобики, в ШС-43 и с «мосинками».

Разведчики и снайпера, мать их…

Техники нагнали, ВС РФ, всё по-взрослому.

А у меня… эти.

…Соболь, в миру Толя Звонарь, всю ночь ворочался. Вставал, курил…

Сам донецкий, родом из Краматорска, оттуда и призывался в восемьдесят шестом.

Но – пятьдесят пять…

А наутро жене ничего и не надо было говорить.

Она тоже не спала всю ночь.

Так бывает. Повезло человеку.

Это был уже второй брак, и дети маленькие.

Но Вера знала, за кого шла.

Потому и шла. Потому и Вера.

– Эх, Соболь, Соболь…

Горловские стояли не слишком близко, под Майорском. Но дорогу на Горловку хохол утюжил вдоль и поперёк, в сторону легендарного города-героя летело всё, что можно: из ствольной, с танчиков и реактивной, в воздухе, как заведённые, ходили «птички», и какая из них наблюдает, а какая будет бросать мины – хоть убей не угадаешь.

Да и некогда было гадать.

Поэтому эвакуационная команда «Трёшки» рванула на Светлодарск, через Кодему.

Здесь они и подобрали Акима, Макса и Шрека.

Удачно получилось.

Хотя…

На пристрелянном хохлами повороте на Светлодарск, где чернел свежеобугленный остов ахматовского «камаза», где ржавел ещё с мартовских боёв развороченный Т-64 с оторванной головой, воткнувшейся пушкой в землю метрах в тридцати от танка; где ещё два дня назад неестественно ярко пылала и одновременно чадила копотью свеженькая «восьмидесятка», и наши военмеды боялись к ней подъехать, потому что вот-вот должен был сдетонировать БК, – на этом грёбанном повороте их и накрыло.

Точнее рядом.

Осколки собрала кабина «таблетки».

Водитель погиб на месте, прошитый насквозь через бронежилет осколком величиной с половину ладони взрослого мужика.

Страшный, с рваными зазубренными краями, следами круговой насечки и латинской маркировкой сколок ста пятидесяти пяти миллиметрового натовского снаряда застрял с бронеплите позади водителя.

Полезной, если в тебя что-то летит сзади.

И абсолютно бессмысленой, когда спереди или сбоку – того или другого. Сопровождавший санитар отделался контузией и вторичными осколками, стеклом посекло лицо.

«Таблетка», летевшая по не очень хорошей, прямо скажем, дороге, но никак не меньше семидесяти – резко клюнула носом.

Водитель последним осмысленным движением или уже на рефлексе от удара осколка – вдавил педаль тормоза. Машина встала.

А хохол только вошёл во вкус.