– И убивать врага на фронте, защищая своих товарищей – это от Бога. А вот завалить охраняемую «мишень» в центре Москвы – это от другого.

И все разговоры, что заказанная «мишень» – это бандюган или взяточник из администрации, в общем и целом тварь, которую не жалко, – тоже от другого. Не от бога.

…Справа ухнуло, обдав тёплым, совсем недалеко, метрах в тридцати.

– Шестьдесят миллиметров, – отметил Шрек, – «полька». Выхода, как всегда, не слышно…

Значит, близко подошли, суки! «Полька» далеко не бьёт.

Наверняка, пока арта отрабатывала передок, хохлы с миномётом и подошли…

Впереди был хороший блиндаж, оставшийся от «вагнеров». Сравнительно хороший. В два наката. Лучше здесь и невозможно было сделать. Зелёнка, которая росла в лесополках под Бахмутом, была с руку толщиной. Максимум с полторы.

Нередко бывало, что, заснув в посадке и зарывшись глубоко в землю, бойцы, после налёта вражеской арты, просыпались по утру в чистом поле.

Ну, или если говорить уже совсем точно, среди торчащих к небу коротких изуродованных обрубков бывших осин и орешин. Остальное скосила арта.

Вот в этот, в два наката, блиндаж и успел заскочить Вадик.

Следом зашёл снаряд. Точно не мина.

– Может и танчик отработал, – размышлял впоследствии Шрек. – Потому что выхода я не слышал. Сразу прилёт. А после него уже вообще ничего не слышал.

…У «штурмов» двадцать седьмой бригады был уговор: своих достаём всегда, даже «двухсотых». Врагу не оставляем.

Ночью за Вадиком приползли, то, что он «двести», никто и не сомневался. Снаряд лёг аккурат в блиндаж – ни влево, не вправо.

Спасибо ребятам с черепами и минами на шевронах, сделали укрытие на славу.

Хоть и из худосочных осинок-древесинок, но спас.

Когда в темноте стали откапывать снайпера, Шрек застонал.

К точке эвакуации тащили его уже веселее. Жив, бродяга!

* * *

– И как они меня вычислили? – удивлялся потом Шрек.

Действительно, в течение чуть ли не двух недель бил через теплак сапёров хохла, которые по ночам лезли пропалывать наши минные поля.

Потом подстерёг и задвухсотил расчёт сто двадцатого миномёта на джипе, который изводил наших несколько дней подряд.

И на тебе, его «вычислили»! Как раньше с землёй не сровняли – вот вопрос!

– А главное, я же берёгся! – говорил Вадик Акиму. – «Плётку» разбирал, «банку» со штатного «акээма» сворачивал, всё в чехле за спиной носил, налегке… Ну в «эрдешке» ещё магазинов двенадцать, да россыпью сотня-полторы, ну «эргээнки» и «эфки», конечно, да вода во фляге, да галеты с паштетом. Налегке, одним словом…

Хотя ничего удивительного. В июльских боях под Бахмутом хохол совсем края потерял, даже за одиночным бойцом «птички» с вогами гонялись.

И сменяли друг друга в небе, как эстафету передавали.

Даже за одиночным.

А тут целый снайпер!

В общем, отделался Шрек легко. Ну как легко – контузия, осколочное навылет в ногу (кость цела), но самое подлое – разрыв связок в правом колене.

Это надолго. И только через операцию. А потом опять время, чтобы срослось.

В точке эвакуации они и познакомились.

…Для Акима самым важным на тот момент было приглядеть за Максом. У связиста случилась потеря краткосрочной памяти.

То, что он доброволец и недавно приехал на войну – помнил. А как их накрыло и какой сегодня день – нет.

Вот Аким и приглядывал за Максом, чтобы не ушёл, куда глаза глядят.

Бежать не пытался, нет – никакой паники, трусости у братишки не наблюдалось.

Просто не помнил, что было за минуту до того…

На точке эвакуации прилётов пока не было, но совсем недалеко, через два-три двора от них и дальше по улице, громыхало не переставая.

Здесь они и познакомились с Соболем.