Не давая шанса повлиять на свое решение, мужчина развернулся и тяжелым шагом пошел прочь, оставляя танцовщицу в расстроенных чувствах.

– Не такие уж они и занятые на самом деле, – сказал я, осторожно выходя из тени и приближаясь к Виолетте.

– Что? – вздрогнула девушка. Она явно не ожидала кого-то здесь увидеть.

– Я говорю, эти «благородные лорды и богатенькие дельцы» на самом деле не такие занятые люди, какими хотят казаться. Уж можете мне поверить!

– А-а, вы один из гостей, – догадалась она и шмыгнула носом, украдкой вытирая слезы.

– Именно, – кивнул я и протянул ей платок, который она с благодарностью приняла. – А потому знаю, что говорю. Искусство ценнее желаний всяких там важных шишек в тысячу раз. А когда искусство начинает потакать чьим-то прихотям, оно перестает быть искусством и становится просто бизнесом, рациональным и лишенным всяческих эмоций. Эти люди в зале привыкли смотреть на жизнь через призму четкого распорядка, законов логики и звона монет. Но то, что создаете вы на этой сцене ничему подобному не поддается. Оно непредсказуемо, а оттого еще более желанно. Это ли не истинное искусство?

Виолетта потрясенно застыла, во все глаза глядя на меня, словно не могла поверить своим ушам. Теперь я мог отчетливо разглядеть цвет ее глаз, – такой же глубокий сиреневый, как ее волосы, – видеть приоткрытые в изумлении розовые губы, заостренную линию подбородка и даже попытаться представить себе черты лица, спрятанные под маской. Почему-то на ум сразу приходило лицо будущей супруги: с аккуратным прямым носиком и высокими скулами, с алебастровой кожей и нежным румянцем на щечках…

– Спасибо за теплые слова! Но вы сами разве не такой же, как они? – осторожно спросила она, но ее глаза лукаво блеснули.

– Такой же, – невозмутимо кивнул я. – Только мне, в отличие от них, хватает мужества признать это. А еще я предпочитаю ценить то, что отчаянно не желает прогибаться под обстоятельства… Такие, как вы, мисс, редкий тип людей в нашем обществе.

Девушка тяжело вздохнула и несогласно покачала головой.

– Боюсь, вы сильно преувеличиваете мою верность искусству… Когда я только начинала свою карьеру, то была готова согласиться на любые условия, лишь бы мне позволили заниматься танцами.

– Это ли не верность искусству?

– Я бы скорее назвала это эгоизмом, – хмыкнула она.

– Здоровый эгоизм гораздо полезнее для творчества, чем скромность и принципиальность, – заметил я. – Ведь в результате именно он позволил явить миру ваш талант!

Она не нашлась с ответом и смущенно улыбнулась – такой чистой и светлой улыбкой, какую я не встречал ни у одной из женщин, – отчего сердце вдруг поскакало галопом, заставив меня невольно улыбнуться ей в ответ.

– Виолетта Моро, – представилась она вдруг, протянув мне руку.

– Рик Томпсон, – сказал я и вместо того, чтобы ответить на рукопожатие, мягко коснулся губами ее руки, словно был благовоспитанным джентльменом из знатной семьи. И хотя я в действительности таковым и являлся, прежде у меня никогда не возникало желания поступать так от чистого сердца, а не потому, что так велел этикет. – Приятно лично с вами познакомиться, мисс Моро!

– И мне очень приятно, мистер Томпсон, – смущенно пролепетала она. Часть ее лица, не закрытая маской, слегка зарумянилась. – Но мне уже пора бежать, скоро выступление. До свидания! Надеюсь увидеть вас в зале!

– Надеюсь быть увиденным, – ответил я и проводил ее взглядом до гримерки. А потом направился в противоположном от зала направлении – в кабинет хозяина салона.

Ви

Отзвучали последние аккорды, и я сделала то, чего раньше не делала никогда: поклонилась зрителям под шум аплодисментов. Обычно я тихонько убегала за кулисы, укрывшись иллюзией для отвода глаз, пока на сцене происходила перемена света. Сейчас же мне хотелось своими глазами взглянуть на гостей салона, явившихся на меня посмотреть. Во время танца сделать это довольно проблематично.