Она разводит полы рубашки в стороны, прикусывая нижнюю губу и глядя строго на руку, пока я, как одержимый, вжимаю пальцы в подлокотники кресла и повторяю себе одну и ту же фразу: «На рабочем месте нельзя. Нельзя. Нельзя».

Но как же хочется.

Шиплю снова, когда она, стянув рукава окончательно, выливает остатки вещества, прикладывает ватный диск. Смазывает йодом неглубокую рану и залепляет широким пластырем.

— И откуда у нас аптечка? — спрашиваю. Что угодно готов спросить, лишь бы не думать о невинно-белом лифчике, мелькнувшем в вырезе скромной рубашки. Никогда не думал, что столь простые вещи будут действовать хлеще эротического белья.

— Купила, — я знаю, что и ей плохо. Она помогает мне одеться обратно так медленно, словно не желая этого. — Ну то есть заказала от компании. Подумала, что может пригодиться.

— Пригодилось.

Разговор шепотом, глаза в глаза, и ее коса тяжелым кнутом касается стояка. Я ерзаю, а Полина невольно опускает взгляд. Словно провинившаяся ученица. Бл***

— Ты, значит, испугалась за меня, — терпи, терпи, ты же мужик. Не животное.

— Очень. Если бы вы умерли, кто бы мне зарплату платил?

— Это все, что тебе от меня нужно? Мои деньги? — уже не контролирую руку, что косу сжимает, чуть вниз тянет.

— Мои деньги, честно заработанные, — уточняет она, продолжая стоять, наклонившись и не говоря ни слова, когда моя вторая рука касается ее груди. Лишь вздрагивает. — Но не только.

— А что еще? — сминаю ее грудь, нахожу через ткань сосок, ласково поглаживая. Хотя и хочется сжать до крика. Чтобы губы широко раскрыла. Чтобы язык розовый показала.

— Вы. Ты. Ты мне нужен. Владимир.

— Володя.

— Володя, — выдыхает она, и я резко сокращаю между нами расстояние, сминая влажные от слез губы своими. И, кажется, в голове стихают крики, голоса, остается только неумное желание обладать этой девушкой прямо сейчас.

И я резко усаживаю ее к себе на колени, нетерпеливо расстегивая пару пуговиц на рубашке одной рукой, другой продолжая держать в кулаке косу. Стягиваю лишнее через голову.

— Володя…

— Ты как глоток чистого воздуха. То, что нужно, после самой тяжелой ночи в моей жизни.

— Я так за вас переживала, — повторяет она, целуя мое все еще грязное лицо. — Так боялась, что больше вас не увижу. И даже подумала, что глупо было беспокоиться о своей гордости и девственности, когда можешь потерять человека.

— Ох, Полина, — рык рвется, чувствую, как близок ко взрыву. Сжимаю ее хрупкие плечи, поднимая Полину в воздух и тут же усаживая на стол. — Больше ничего не говори, если не хочешь лишиться ее прямо сейчас.

— Но я хочу, — шепчет она, трогая мою грудь ногтями. Сверху вниз, касаясь выемки пупка. Ниже. И живот твердеет сильнее. — Хочу быть с вами. Боже, наверное, это чересчур откровенно.

— О нет, — толкаюсь стояком между ног, задирая ее дебильную юбку до самого верха. Рву между ног колготки. — Всегда говори, что думаешь. Всегда говори, как сильно меня хочешь.

— Очень сильно, — выдыхает она и прикусывает губу, когда нажимаю пальцами на трусики, ощущая их влажность.

Полина отводит взгляд, но я рукой хватаю подбородок и поворачиваю голову обратно.

— Никогда не смей рядом со мной стесняться. Ничего.

— Ничего?

Я тяну ее руку к себе на ремень и говорю, как можно жестче, чтобы уяснила раз и навсегда:

— Ничего!

19. Глава 19. Полина

Пальцы дрожат, а щеки в огне. Но я смело смотрю в его глаза. Сейчас они не синие. Сейчас в них только страсть. И эта страсть диктует мне правила. И мне остается только подчиниться. Расстегнуть пряжку ремня. Вздрогнуть, когда следом звучит ширинка. Тянущая боль в голове только обостряет предвкушение. А пальцы, вжимающиеся в промежность, заставляют елозить по столу от сладкой неги, что обволакивает низ живота. Его пальцы нагло забираются под ткань трусиков, гладят нежные складочки, вынуждая меня промычать от удовольствия. Господи, помоги. Я пытаюсь лечь на стол, не в силах терпеть все это, но Володя — так странно его этим именем называть — держит теперь мою поясницу.