Выживет ли тот парень. Молодой вроде.

Расписавшись в протоколе полиции, понимаю, что уже утро, светает. Уставший как собака плетусь в машину. Давид уже уехал, пообещав помочь со всем разобраться. Но я сам должен.

Еще несколько дней назад сказал отчиму, что все контролирую.

А в итоге что?

Пиздобол?

В машине пытаюсь заснуть, но не выходит, в голове гуляют голоса строителей, крики пожарных, вопросы полиции и шум фотовспышек.

Что-то отчим не звонит. Впрочем, наберет после утренних новостей, в которых будет вся информация. Репортеров набежало очень много. Как стервятники над умирающим животным.

Пробки как обычно. Добираемся мы до работы к восьми утра. Я весь в гари, хочу поскорее в душ и спать. Но вспоминаю о встречи в администрации. Бл***

Пойду попрошу Полину отменить ее. Стучу в ее квартиру, но в ответ тишина. Неужели уже на работе? Тогда позвоню. Но один взгляд в темный экран телефона и все становится ясно. Сел.

Возвращаюсь на рабочий этаж.

Открывается дверь лифта, и я вхожу в холл. Пусто. А, нет. Шумит телевизор в моем кабинете. И, судя по всему, Полина смотрит новости.

Заглядываю и даже замираю, разглядывая Полину. Она прижимает к груди пульт, стоя в пол оборота и глотает слезы, слизывая их с губ. От мурашек, что по телу стадом пронеслись четко вниз, не по себе. Это не очень нормально, когда нужно думать о проблемах, выспаться в конце концов, а я о ней думаю. О том, что чулки у нее под юбкой или колготки. Почему пришла так рано. Почему коса у нее такая толстая, и вспоминаю ощущения, когда держал ее в руках.

Возбуждение заполняет тело, но ее слезы — это что-то не нормальное.

— Куликова? Ты с ума сошла?

Вздрагивает, оборачивается, смотря на меня как на приведение.

— Владимир Прохорович! — пульт падает из рук. — Владимир.

Она шагает ко мне. Сначала медленно. Потом быстрее. Ее трясет. Она вцепляется пальцами в пыльный пиджак, осматривая со всех сторон.

— Что с тобой? — говорю я и пытаюсь оторвать взгляд от ее покрасневших глаз. Разве можно так красиво плакать? И почему я не раздражаюсь от ее истерики, наоборот, отлично себя чувствую. Вообще рядом с ней легче. Как зайти в прохладное озеро после затяжной жары.

— Новости. Снова пожар. И там вас засыпало. А потом сразу ведущий этот. И я не знала, все ли с вами в порядке. А тут вы появляетесь. Скажите, что с вами все в порядке?

— Конечно, — нахожу в себе силы даже улыбнуться, хотя дышать нечем. Она так близко, так тесно вжимается. — Теперь так точно.

— Раздевайтесь, — командует она, а я хмурюсь.

— Зачем? То есть я, конечно, понимаю… Но мы в офисе и утро уже. Давай лучше ты в обед ко мне поднимешься и пожалеешь героя, как следует.

— Не о том думаешь. Я видела, что один осколок попал тебе на руку. Значит, там может быть порез. Раздевайтесь!

Она тут же идет к двери и щелкает замком, подходит, пока я безропотно снимаю пиджак. Она ахает, увидев красное пятно и дыру в рукаве рубашки. Ведет меня к столу и толкает в кресло.

А я продолжаю ощущать запах гари, но через него, как через завесу, пробивается запах антисептика. И другой запах. Ее. Никогда не думал, что смесь этих ароматов будет действовать похлеще алкоголя. Я думал, что раньше пьянел. Да я сейчас еле в сознании.

— Больно не будет? — спрашиваю, но не успеваю опомниться, как она выливает в рану полфлакона.

— Полина!

— Да-да, именно так меня зовут, — усмехается она, пока я шикаю и матерюсь.

Потом застываю, потому что она подходит спереди, наклоняется и начинает сама расстегивать мою рубашку. Пуговица за пуговицей.

Коса задевает щеку, обволакивая запахом, нежностью волос. И меня накрывает так, что зубы сводит.